Виталий Третьяков с главным редактором газеты «Культура» Юрием Белявским и режиссером Марком Захаровым
– Да, помню, это было в первом номере газеты за 2000 год. Сразу после новогодних каникул.
– Совершенно верно, в первом номере. Упрощенно говоря, демократические декорации – ну, понятно, все-таки конец XX – начало XXI века. Но система полностью управляемая и контролируемая. Декорации остаются декорациями. Соответственно эффективное решение можно принять путем отдачи прямого указания. Но в нынешних условиях желательно, чтобы такое решение обрело легитимацию через демократический механизм и народное волеизъявление – будь то в виде парламентского решения, будь то путем организованной поддержки средств массовой информации или опросов общественного мнения, которые фиксируют ту или иную степень поддержки данного решения в различных социальных сегментах.
– И такой механизм работает. У власти получается рулить, а общество довольствуется собственной имитационной причастностью к принятию решений. И все это ради…
– …ради оптимального способа легитимации собственности, поскольку в глазах народа вся эта собственность добыта незаконным путем. Если бы власть была слабой и не управляла страной, то всю бы собственность у нее отобрали. Опять-таки, хорошо это было бы для страны или плохо – отдельный вопрос. Но, конечно, не интересами страны руководствовались люди, которые придумали управляемую демократию. От этого понятия все отбрехивались – мол, демократия не может быть управляемой, она может быть только просто демократией – в противном случае нет никакой демократии вообще. Но это сущий бред, так как существуют сотни определений демократии. Рассчитывали со временем с помощью управляемой демократии выйти на настоящую демократию? А ведь надо еще понять, что же такое настоящая демократия. Отчасти сейчас такой процесс идет – возвращаются к выборам губернаторов, к одномандатным округам и прочим вещам из 90-х. Короче говоря, система была создана при Ельцине, и Путин получил ее уже готовой. Он не мог из нее вырваться – да, в общем-то, не может и до сих пор. Он получил карт-бланш на назначение некоторых министров и поменял силовиков. Он также получил карт-бланш – и то еще неизвестно, сразу или вырвал его потом – на ликвидацию власти некоторых олигархов. И в первую очередь тех, которые управляли общественным мнением. Система сама – в данном случае в лице Путина – поняла, как многого можно добиться с помощью телевидения. Можно даже за несколько месяцев сделать президента – другое дело, что Путин оказался к тому же еще и удачной фигурой и за вторую чеченскую кампанию доказал свою правомочность считаться лидером нации. Он решил эту проблему – на тот момент вчерне, потом более основательно. Хотя это тоже все-таки отложенное решение, но неважно. Однако сразу стало ясно, что если национальные телеканалы не контролируются самим Путиным и его окружением, то уже завтра президентом может быть любой другой. Я не знаю, получил ли Путин у Ельцина карт-бланш на разгром империи Гусинского – НТВ – и на отобрание ОРТ у Березовского сразу, когда тот уходил с поста президента, или потом. Но, во всяком случае, Путин это сделал. А вот премьера Касьянова он четыре года не мог поменять. И отправил его в отставку только за две недели до президентских выборов 2004 года – за две недели! То есть совершенно очевидно, что изначально Путин не получил права поменять значительную часть министров – и в первую очередь премьер-министра – и был вынужден жить в этих условиях весь свой первый срок. Понятно, что относительно подобных затяжек имелись соответствующие договоренности. Практически весь первый срок главой администрации был Волошин, а его первым замом – Медведев. И было очевидно, что в какой-то момент человек Путина возглавит кремлевскую администрацию, но не сразу после выборов 2000-го. Названные неформальные ограничения, непубличные договоренности – еще одно доказательство управляемости российской демократии. И Путин начал действовать в рамках управляемой демократии и названных субъективных ограничений. А фактически – в условиях продолжавшейся, хотя и заметно ослабевшей, власти семьи. Он довольно успешно действовал как лидер нации, однако максимально оберегая при этом интересы ельцинского клана.
– Помимо ельцинского клана еще ведь был – да и очевидно есть, никуда он не делся – «вашингтонский обком».
– Должность президента такой страны, как Россия, – большой, сложной, с ядерным потенциалом – все-таки не полностью подчинена «вашингтонскому обкому». Российский лидер неизбежно имеет, должен иметь некую свободу действий. А что значит эта некая свобода для России? Прежде всего и главным образом неизбежную независимость внешней политики, что тут же входит в противоречие с интересами внешней политики США. Когда Путин «пахал, как раб на галерах», он увидел, что туда утыкается, сюда утыкается. Многое внутри страны налажено, государство сохранено, основные экономические проблемы решены, нефтяная конъюнктура сложилась хорошая. А дальше-то действовать не получается – все время упираешься в то, что американцам то одно не нравится, то другое. Причем они ведь не только тайными депешами информируют, что им что-то там не нравится. Была странная история с подводной лодкой «Курск», так до конца и не ясная. И судя по тому, как Путин комментировал то, что случилось с этой лодкой, неясности остаются. Точнее, возникают некоторые ясности, которые тоже говорят об ограниченных возможностях Путина, как и любого другого президента России. К тому же американцы ругают и критикуют Россию. В результате такой критики любой президент, даже самый слабый, все равно вынужден огрызаться, по крайней мере. В этой ситуации нужно было как-то концептуально обосновать, почему Россия делает то, что она делает, а не то, что ей приказывают из Вашингтона. Хорошо приказывают или плохо – неважно, просто Россия такая страна, что она не может действовать по указке из Вашингтона. Потому что она не Соединенные Штаты, а Россия. И никогда не сумеет так действовать, пока она не разгромлена полностью. И тогда Владислав Сурков придумал концепцию, от которой Кремль совершенно напрасно отказался. Вынудили Суркова отречься от этой концепции начальники, более влиятельные, чем он сам. Они почти сразу стали прибегать к хилому аргументу, что к слову «демократия» не может быть никакого определения, никакого прилагательного – либо есть демократия, либо ее нет. Видимо, они просто путают демократию с беременностью. Stiklo pertvaros, turėklai, stogeliai, terasų stiklinimas ir stogai, laiptai, grindys, sulankstomos stiklinės durys ir stiklo konstrukcijos https://www.beremisstiklas.lt/ Наверное, потому что в беременности они разбираются лучше, чем в политических процессах. Или, во всяком случае, имеют возможность рассуждать о беременности гораздо свободнее, чем о политике. Между тем понятие суверенной демократии очень простое и ясное, особенно когда Сурков стал его объяснять. Тут все предельно логично. Россия встала на путь демократии – тому была масса причин, и все они достаточно очевидные. Но это суверенная демократия, поскольку мы сами решаем, какими темпами развиваться, какие институты учреждать, какие выборы проводить. Я об этом понятии узнал в конце зимы 2005-го, и мне оно очень понравилось. Действительно, очень удачно и по сути, и по выражению. И я ждал, что власть официально этой формулой воспользуется, и пока сам ее не употреблял. Ведь суверенную демократию, в отличие от управляемой демократии, придумал не я. Мне казалось, что Путин первым публично употребит это понятие в послании Федеральному Собранию, которое в том году ожидалось в конце апреля. Ну, а я вместе с другими экспертами стану его комментировать и интерпретировать. Послание по сути своей было как раз об этом, но словосочетание «суверенная демократия» в нем произнесено не было. И тогда я решил, что с меня собственно никто подписки о неразглашении не брал. Я себе эту концепцию не приписывал. Через несколько дней я опубликовал в «Российской газете» свою колонку под заглавием «Суверенная демократия. О политической философии Владимира Путина». Я написал, что он сказал именно об этом, просто не употребил названное понятие, не мной придуманное.
