Печать

Россия и Китай: два столпа евразийского содружества
Владимир Малявин

Источник: альманах «Развитие и экономика», №19, март 2018, стр. 158

Владимир Вячеславович Малявин – доктор исторических наук, профессор Тамканского университета (Тайвань), научный руководитель Института исследований развивающихся рынков Московской школы управления СКОЛКОВО

Новейшие изменения в международной обстановке требуют кардинального пересмотра основ взаимодействия России и Китая и выработки кардинально новых принципов и перспектив развития отношений между двумя странами.

Не так давно Китай выступил с грандиозным проектом «одного пояса и одного пути», призванным создать единое экономическое пространство в Евразии и тем самым радикально изменить глобальный порядок. России суждено стать одним из важнейших участников этого проекта, что требует от нее не только выдвижения встречных экономических инициатив, но и поисков путей к более тесному и всестороннему сотрудничеству с Китаем в ареале всего евразийского континента.

Хотя российские деловые круги стремятся воспользоваться возможностями, которые предоставляет это сотрудничество, они зачастую терпят неудачу или наталкиваются на разного рода непредвиденные и даже необъяснимые трудности. История политических отношений России и Китая тоже знает немало примеров внезапных и, казалось бы, ничем не обоснованных срывов. Причиной чаще всего служит самая распространенная ошибка в человеческих отношениях, в том числе в международных связях: стремление перенести на других людей и тем более представителей другой культуры собственный опыт и свои представления о мире.

Западные политики в отношениях с китайской стороной вольно или невольно исходят из привычных для них понятий индивидуальных свобод, демократии, прав человека и т. д., но не могут выстроить на этой основе сколько-нибудь результативного диалога. Западные бизнесмены, приезжая в Китай, руководствуются идеей о бизнесе как взаимодействии «анонимных игроков рынка» – и тоже наталкиваются на глухую стену непонимания и даже враждебности. Русские же деловые люди в Китае нередко стараются договориться с китайскими партнерами кулуарно, «по-свойски», как они привыкли делать в России, и даже как будто находят у них понимание, но, как правило, в конце концов тоже остаются ни с чем.

Даже если иностранцы стараются понравиться их китайским хозяевам и всячески подчеркивают свои симпатии и лояльность к Китаю, они очень скоро осознают, что эти попытки не приносят результата и что китайцы относятся к ним прохладно и даже с неприязнью просто потому, что они… иностранцы и не понимают каких-то важных особенностей китайского менталитета и жизненного уклада. В то же время европейцы не замечают, что сами бессознательно и даже сознательно исповедуют в отношениях с китайцами характерную для Запада конфронтационную идеологию. Вот и в России публикуются книги под названием наподобие «Как победить китайцев на переговорах».

Между тем единственно эффективный и способный встретить понимание китайской стороны способ в отношениях с Китаем – это стратегия достижения обоюдной выгоды, win-win strategy. Не нужно стараться победить китайцев в политике или бизнесе, тем более что сделать это чрезвычайно трудно, если вообще возможно. Китайцев надо не побеждать, а побуждать включаться в осуществление своих деловых планов и использовать их ресурсы для достижения целей, которые могут стать общими для обеих сторон. Задача, конечно, непростая, но единственно перспективная.

Созданные для сотрудничества

Устранение непонимания и недоразумений между русскими и китайцами является без преувеличения самой актуальной задачей в области сотрудничества между Россией и Китаем. Можно выделить три этапа, или аспекта, развития партнерских связей с Китаем:

Легко видеть, что Россия и Китай действительно являются стратегическими союзниками не только в силу глобальной ситуации, но по самой сути своих двусторонних отношений. Россия самостоятельно провозгласила «разворот на Восток» и стремится сохранить свое традиционно доминирующее положение в Средней Азии, одновременно извлекая пользу из развития отношений с Китаем. Со своей стороны, Китай движется на запад и намеревается стать великой евразийской державой. При этом Центральная Азия, южная Сибирь и российский Дальний Восток – естественные и перспективные зоны для российско-китайского сотрудничества уже в силу разности потенциала обеих стран. Китай является самой могущественной экономической и финансовой державой этого региона. Однако имеется ряд политических и культурных факторов, сдерживающих здесь китайскую экспансию, не в последнюю очередь – настороженное отношение к Китаю в странах Средней Азии и в Монголии. В то же время Россия имеет в этом ареале неоспоримое политическое, культурное и военно-стратегическое влияние. Россия и Китай, таким образом, могут уравновешивать и дополнять друг друга в Центральной Азии и сопредельных регионах Евразии, добиваясь в районах своего тесного взаимодействия прочной безопасности и устойчивого развития. А непременным условием стабильности является возможность для государств смежной зоны свободно развивать отношения как с Россией, так и с Китаем, не нарушая общего баланса сил.

Несмотря на возникающие время от времени разногласия по отдельным вопросам, Россия вместе с возглавляемым ею Евразийским союзом и Китай ведут себя как равноправные партнеры и заботливо поддерживают атмосферу взаимного уважения и дружеского сотрудничества. Китайская экспансия представляет разительный контраст с экспансией НАТО и ЕС на восток, которая стала главной причиной усиления конфронтации между Россией и Западом. Стратегическое партнерство России и Китая имеет тем более яркие перспективы, что в китайской экспансии есть не менее важное восточное направление, а именно: Тихоокеанский регион, где соперничество между Россией и Китаем заведомо исключено. Здесь дипломатическая и военная поддержка России особенно важна для Китая ввиду надвигающегося противостояния в АТР, где Китаю будут противостоять и США, и Япония, и Австралия. Для Китая тем большую ценность имеет обладание прочным тылом на западных рубежах страны. Это обстоятельство повышает значение России во внешней политике Китая.

Можно говорить о том, что в Евразии и АТР заложена прочная основа для дальнейшего развития всестороннего сотрудничества между двумя странами. Более того, в данном метарегионе медленно, но неуклонно складывается принципиально новый международный порядок, которому суждено оказать колоссальное, во многих отношениях определяющее влияние на глобальное устройство мира. Формирование этого порядка сопровождается экспериментами в самых разных областях жизни: финансах (возникновение новых форм международных расчетов, не привязанных к западным валютам), инфраструктуре (строительство трансконтинентальных транспортных коридоров), экономической кооперации, политическом взаимодействии (ЕврАзЭС, ШОС), международной политике (теория многополярного мира), оригинальных формах культурного взаимодействия, присущих собственно евразийскому ареалу, и проч. xprague.com

Синергия – ключ к евразийскому мирочувствованию

В поисках наиболее общего принципа, характеризующего новый, глобальный по своей природе и устремлениям порядок, который формируется на основе отношений России и Китая, можно обратиться к понятию синергии. Сегодня это понятие широко употребляется и в естественных, и – правда, в меньшей степени – гуманитарных науках: физике, биологии, психологии, культурной теории, общей системологии и проч. Этимологически слово «синергия» означает содействие, сотрудничество, но оно получило самостоятельную жизнь, надо полагать, по причине того, что в отличие от сотрудничества относится к связям и отношениям, лежащим за пределами рефлексии и не поддающимся сознательному регулированию. Синергия вырабатывает новое качество опыта и даже новые формы жизни начиная с ее примитивных форм. В человеческой жизни она является почти синонимом творческой деятельности.

Если говорить о философских основаниях евразийского мировоззрения, принцип синергии проявляется прежде всего в отсутствии в азиатских культурных традициях метафизических систем, основанных на идее формального тождества и обусловленного ею параллелизма духовного и материального бытия. Философская мысль Восточной Азии, то есть вне ареала распространения индоевропейских языков, не знала принципа онтологической редукции и всегда исходила из посылки о множественности бытия. Соответственно, синергия имеет отношение не к сущностям или формам, а к определенной организации пространства или, точнее, месту, еще точнее – к некоему абсолютному, архетипическому месту, месту-матрице, которое делает возможным существование всех вещей. То есть первостепенное значение здесь приобретают не сами вещи, а их эстетическая аура, ускользающая между-бытность как своего рода антракт, пауза в мировом ритме, сингулярность: точка одновременно наибольшей насыщенности и полного покоя.

Взгляд на Евразию в свете синергийности бытия позволяет по-новому оценить одну странную и непонятную в западной системе координат особенность политического уклада в евразийском ареале. В западной литературе и особенно политизированной публицистике часто отмечается «одиночество», «изоляция» России и Китая на мировой арене. Кажется, что эти две страны неспособны создавать устойчивые коалиции и политические союзы. В свете сказанного о главенстве синергии в евразийской геополитике пресловутое «одиночество» крупнейших держав Евразии оказывается не чем иным, как следствием того же принципа синергии, заменяющего формальные договоренности отношениями спонтанной, неопределенной «совместности» и самоорганизации, свободного культурного обмена, в широком смысле – ориентацией на взаимное соответствие очень разных сил и культурных ценностей. А эта ориентация, в свою очередь, ведет к нравственно обязывающей со-ответственности отдельных личностей, народов и государств. Культурные нормы Евразии показывают, каким образом политика и мораль могут сойтись непосредственно в об­щест­венной практике людей.

Судя по всему, евразийское содружество не нуждается в трансцендентных или формальных принципах организации общества и политики. Азиатские общества, не исключая Россию с ее приверженностью к ритуалистической религии (православие, ислам, ламаизм, даже сибирский шаманизм), сплочены не идеями и даже не ценностями, а опытом постижения глубочайших основ сознания, которым обеспечивается нерушимое единение людей непосредственно в ритуальной практике вне и помимо формализма права.

Политически евразийское пространство отличается, можно сказать, глубинной нейтральностью. Оно способно вместить в себя самые разные политические режимы. Оно имеет, по сути, метаполитическую природу. Синергия ведет личность к еще не проявленной идентичности, делает ее развитие органически свободным, одни словом – очеловечивает человека.

Опознание единства евразийского мира станет прорывом в деле выработки универсального, ко всему человечеству обращенного и, по сути, подлинно человечного пути развития как сбережения всего богатства форм жизни. Запад породил активистский, субъективной волей направляемый и, в сущности, насильственный способ управления как расходования природного материала. Этот путь по определению не может быть всемирным, и опыт русских революций и русской модернизации, пожалуй, всего яснее об этом свидетельствует. Стратегия синергии, утверждающая свободную совместность всего сущего, напротив, возводит всех участников творческой игры жизни, мирового танца вещей к родовой полноте бытия и, следовательно, бессмертию. Действие воистину действенно, только когда оно есть со-действие и в конечном счете следование истоку всего сущего. Следование не требует усилий и не терпит произвола. Оно есть архетипический жест, который предваряет – или, лучше сказать, предвосхищает – всё сущее, как подобие в пространстве совместности предшествует сущности. Оно есть форма гармонизации и синергии всех уровней и сил бытия (ср. прекрасное русское слово «чинопоследование»). В основе всечеловеческой цивилизации – или, если угодно, цивилизации всечеловечества – может лежать только такое великое действие, как самосвидетельствование, говоря языком азиатских традиций, «мировой единотелесности», «сверхвременного соборного тела» (Валериан Муравьев).

Постижение принципов евразийского мира требует долгих и методически выверенных усилий духовного совершенствования, присутствия «расширенного», все-вместительного и безупречно соответствующего всему происходящему сознания. В евразийском мире человек ценится не в силу каких-то естественных и врожденных прав, а в меру его духовной зрелости, его способности взрастить в себе новое, духовно чуткое тело.

Евразийское пространство имеет особую, так сказать, цивилизационную и геополитическую глубину. В нем на бескрайних просторах степей, равнин и лесов отдельные люди и целые народы свободно перемещаются, перемешиваются и легко переходят от крайней враждебности к сердечной дружбе и наоборот. Именно эта особенность русской экспансии в Сибири и Средней Азии, отмеченная еще Эспером Ухтомским, создала великую Россию и глобальный Русский мир. Но речь идет и о первичной ступени евразийской синергии, которая характеризуется отсутствием устойчивых форм артикуляции человеческой социальности, сосуществованием полярных противоположностей гостеприимства и вражды. Дружба русского офицера Владимира Арсеньева и «туземца» Дерсу Узала – хорошая иллюстрация такого рода спонтанных дружеских отношений. Эта аморфная цельность евразийского мира имеет и временную ось. В сухом воздухе евразийских степей и пустынь сохраняются, а часто и соседствуют на одном камне, одном менгире памятники самых разных исторических эпох. Евразийское пространство – бездонный колодец времен, в котором можно увидеть глубочайшие корни человечества.

Существует и другая – более высокая – ступень синергийной организации Евразии, которая характеризуется тщательной артикуляцией человеческого общения. Этой ступени соответствует наличие письменной традиции, государства, нравственного совершенствования, а ее подлинной основой в общественной жизни является ритуальная практика. Исторически эта стадия развития евразийского мира представлена великими империями России и особенно «Срединного государства» (самоназвание Китая) в Восточной Азии. Оба государственных образования имели над­этнический и, скорее, культуроцентристский характер.

Легко видеть, что низшая ступень этой двухуровневой иерархии социальных форм соответствует периферии евразийского пространства, а более высокая ступень – его центру. Очевидно также, что обе ступени имеют общую основу: встреча, сообщительность человеческих сердец. Различие между ними есть различие в степени артикуляции, тщательности осмысления природы человеческой социальности. Недаром первому китайскому мудрецу Конфуцию приписывается примечательная фраза: «Если ритуал утерян, ищите его среди дикарей».

Ритуал соединяет его участников, разделяя их, заставляя ощутить сам предел человеческого общения. Он требует созерцать «мир в целом», но эта целостность сама недоступна видению. Такому созерцанию вещей в свете синергийного принципа как раз и соответствует наставление даосского патриарха Лао-цзы, которое некоторые современные китайские ученые положили в основу китайской концепции глобального мира: «Созерцайте Поднебесную, исходя из Поднебесной». Ему вторит другой даосский философ древности, Чжуан-цзы, который назвал – совершенно справедливо – условием душевного покоя способность «спрятать Поднебесную в Поднебесной». Заповеди, на первый взгляд, странные, даже нелепые: как можно спрятать мир в мире или созерцать нечто, отделив его от него самого? Речь идет, очевидно, о созерцании отсутствующего. О мире, где всё на виду, но никто ничего не видит. И в этом есть свой глубокий смысл, ибо мир, то есть место нашего обитания, не может быть ни внешним, ни внутренним предметом. Чтобы стать собой, он должен «превратиться», оставить и превзойти себя или, как говорили в Китае, – «опустошить себя». Явление мира требует метанойи, «самопревосхождения ума», единения знания и действия.

Становится понятным, почему в странах дальневосточной цивилизации придается такое огромное значение корпоративной культуре. Жизнь в корпорации на Востоке есть именно непрерывное усилие само-типизации, возведения себя в сверхличное качество корпоративного бытия. Дело исключительной важности, ибо речь идет о соблюдении ритуала и, стало быть, единственно возможном на Востоке способе очеловечивания человека.

Реализация синергии – не благое пожелание, а констатация реального положения дел на евроазиатском просторе, где всегда свободно сходились и смешивались самые разные народы и социальные группы. Для Евразии характерно то, что иногда называют «свободно конвертируемыми отношениями». Речь идет об отношениях, регулируемых не законами и даже не обычаями, а простейшими моральными чувствами: гостеприимством и радушием или, напротив, недоверием и враждебностью. Одно легко сменяется другим. Но первые всё-таки изначальны. Китайская (но легко расширяемая до масштабов всей Евразии) ритуалистическая модель практики есть не более чем сублимация этого типа отношений.

В синергийной картине мира мы имеем дело, по сути, с поиском соответствия мира самому себе, гармонии несоизмеримых сил. Отсюда нежелание (или даже неспособность?) Китая определять не только формы, но и принципы нового миропорядка в Евразии, почти инстинктивное стремление не вести за собой, а самому быть ведомым, следовать некоей верховной силе, которая в конечном счете предстает силой творческих метаморфоз жизни. С этой точки рения китайцы, по сути, реалисты, но реалисты, как они сами говорят, «совокупной силы государства», которая необязательно должна быть целиком доступна мобилизации. Скорее наоборот: эта сила дается через само-оставление, предоставление всему и вся свободы быть собой. Во всяком случае, для Китая сотрудничество и даруемая им польза явно важнее формальных целей и идеологических постулатов – подобно тому, как в свете синергии учение как таковое важнее отвлеченного знания (что и засвидетельствовано культурной традицией Дальнего Востока). Мудрый в Китае не столько знает, сколько именно учится, «пробует» свое бытие. Это стремление Китая «скрывать свой блеск» (завет древней китайской стратегии, а в наше время – Дэн Сяопина) проявляет себя в очень многих чертах китайской деловой культуры, начиная с любви к подделкам и имитациям иностранных брендов или готовности удовлетворяться ролью поставщика деталей для западной продукции и кончая тенденцией к созданию сложных сетей производственных, финансовых и торговых предприятий, в которой теряются отдельные компании, а равно отдельные индивиды. Китайский бизнес – явление в большой степени коллективное, его питательная среда – квазиродственное и подчеркнуто ритуальное общение.

Китайская цивилизация в глобальном измерении

Тем не менее Китайский мир при всей его внутренней целостности и последовательности не предполагает единообразия мышления и поведения его обитателей. Как раз наоборот: китайская цивилизация чрезвычайно богата локальными различиями, порой очень резкими. К этнокультурной пестроте Китая добавляются и существенные геополитические различия. Целая пропасть отделяет внутренние районы Китая от его юго-восточного побережья, где сосредоточены «особые экономические зоны» с множеством иностранных предприятий. Совершенно отдельно стоят «особые административные районы» Гонконг и Макао, куда китайцы, живущие на континенте, даже не имеют права свободного въезда. В орбиту Большого Китая входит и независимый Тайвань. Многочисленные и экономически влиятельные китайские общины Юго-Восточной Азии составляют внешнюю по отношению к собственно Китаю зону китайского мира. И, наконец, существует мировая китайская диаспора, тесно связанная со своей исторической родиной.

В этой многослойной структуре, где, по завету древнего философа Чжуан-цзы, «мир спрятан в мире», есть свой организационный принцип, который предопределяет, так сказать, дискретное и одновременно двухуровневое или двухполюсное строение китайской Поднебесной. У китайского социума есть своего рода «небесный» полюс, представленный наднациональной, квазиимперской государственностью, и полюс «земной», относящийся к стихии повседневности. Два этих начала китайского мира непрозрачны друг для друга, а потому не могут друг другу противостоять. Реальность, по китайским представлениям, отсутствует в себе, и это придает ей стратегическую природу, если признать, что стратегическое действие по определению скрыто и ничем не выдает себя. Такая двухполюсная структура, утверждающая самобытность китайского мира, при всех его глобальных устремлениях удобна для защиты государственного суверенитета, что является, как известно, краеугольным камнем китайской внешней политики. Одновременно она дает простор ползучей китайской экспансии на уровне повседневности. В полном согласии со своей идеей Поднебесной Китай выходит в мир и глобализируется совершенно особым образом: он скрывает себя в своем «под-небесье».

Мы видим действие принципа синергии в способе глобализации Китая посредством распространения по всему миру так называемых «китайских кварталов», или чайна-таунов. Чайна-таун – место производства и потребления глобальных образов Китая, но в социальном плане он есть «мир в мире», которому подобает отсутствовать для внешней среды или, по завету Дэн Сяопина, «держаться в тени». В сущности, это – фабрика подделок-симулякров Китая и притом совершенно аполитичная; не обособленное пространство гостиницы-музея, а самая что ни на есть живая повседневность, но досконально эстетизированная, стилистически выдержанная, играющая саму себя в откровенно условных формах китча. Поистине, китайцы всюду чувствуют себя как дома: они отстраняются от своих стереотипов, чтобы высвободить для себя поле игры с чужим и создать свои новые самообразы, преобразить окружающую среду в хоровод теней, отблесков внутренней жизни души. Однако чайна-тауны, предназначенные в основном для туристов, являются на самом деле лишь вершиной огромного айсберга сетевых структур, на которых изначально выстроено само китайское общество. Эти структуры основаны на стихийных формах социальной самоорганизации: связях семейных, земляческих, корпоративных и просто личных, которые скрыты институтами и идеологией государства.

Сетевые структуры только за пределами Китая выходят на поверхность жизни и становятся заметным общественным явлением, одновременно теряя многое из их официального, «общекитайского» образа. Китайцы в эмиграции предстают в первую очередь выходцами из своей родной местности и провинции и лишь во вторую очередь – собственно китайцами.

Сказанное позволяет увидеть неоднозначность политической и культурной роли китайской диаспоры. В ней часто видят агента китайского правительства, проводника его политики. В России это мнение стойко держится со времен социологического обследования китайской общины на Дальнем Востоке уже упомянутым Арсеньевым и работ многих других авторов в начале XX века. Для такого вывода есть определенные формальные основания, поскольку правительство Китая всегда стремилось сделать китайскую диаспору опорой своего влияния. Но в действительности речь идет о социуме, растворенном в практике повседневности, принципиально анонимном и неуловимом для политических и идеологических кодов, самоорганизующемся и самодостаточном. Эта социальная лава легко вступает в сцепление с различными структурами местного общества – от коммерческих и религиозных до мафиозных – и творит гибридные формы культуры в самых разных областях жизни – от гастрономии до промышленных брендов. При этом чайна-тауны, повторим, являются лишь продолжением отношений, на которых выстроено само китайское общество, и, как легко предположить, ступенью к синергийной со-организации цивилизаций в мировом масштабе.

Таким образом, можно поставить вопрос о возможности вовлечения китайской диаспоры с присущими ей формами социальной организации в хозяйственную, культурную и в конечном счете политическую жизнь России. Устранить или подавить сетевой китайский социум практически невозможно, но можно инкорпорировать его в российское общество. Для этого требуется предоставление определенной свободы повседневных контактов между китайской общиной и русским населением, создание атмосферы дружбы и взаимопомощи между двумя сторонами. Одновременно нужно сохранять твердый административный контроль над притоком иммигрантов и их расселением. И квоты на иммиграцию, и места проживания иммигрантов, и их профессиональная деятельность должны отвечать экономическим и политическим потребностям России.

Говоря о двойственной природе сетевых сообществ, следует заметить, что они, с одной стороны, несут в себе сильный демократический заряд, а с другой стороны, находятся в притяжении вертикали власти и, будучи встроенными в нее, способствуют укреплению общественной иерархии. При разработке современных проектов межгосударственного сотрудничества в евразийском ареале следует учитывать двухуровневую структуру местного общественно-политического уклада и искать наиболее подходящие для каждого уровня формы взаимодействия. Китай, как легко убедиться, присмотревшись к процессу его глобализации, действует именно таким образом.

Жизненное пространство глазами китайцев

Определяя политику в отношении Китая и китайской диаспоры и выстраивая деловые отношения с китайцами, важно учитывать основные принципы китайской бытовой культуры.

Базовая категория китайского мировосприятия – это не индивид, а определенная жизненная общность, которая имеет иерархическую природу. В ней индивидуальное «я» подчинено некоему высшему, коллективному единству и им оправдывается. По этой же причине нравственное усилие совершенствования совпадает для китайцев с жизнью «как она есть». Отсюда вытекают несколько простых правил китайской бытовой культуры.

Во-первых, китайцы приучены не ставить свое «я» на первое место и открыто заявлять о своих личных интересах и желаниях. Первая аксиома китайской культуры: люди вовлечены в отношения чистой сообщительности, прежде чем появляется индивидуальное «я» и его рефлексия. Человек утверждает себя в совместности с другими. Подобно тому, как классический китайский сад создавался с учетом того, каким он видится взгляду со стороны, а китайский пейзаж совмещает очень разные перспективы созерцания, китаец всегда действует с учетом позиции или точки зрения других людей, вовлеченных в ситуацию.

Во-вторых, китайцы придают большое, даже исключительное, значение символическим формам коммуникации – разного рода эмблемам, формулам вежливости, нормативным жестам и проч. – и таким способам выражения, которые указывают на неназываемое и неизъяснимое в именовании и объяснении, подчеркивают значимость безмолвия в речи.

В-третьих, китайцам свойственно воспринимать действительность (или, точнее, пространство и время) в единстве большого – в потенциале бесконечного – разнообразия составляющих ее нюансов. Так, в китайском классическом пейзаже или на сцене китайского театра мы можем наблюдать соприсутствие событий, очень удаленных друг от друга в пространстве и времени. Китаец с пониманием воспринял бы слова русского поэта о том, что жизнь есть только череда подробностей. Отсюда и необыкновенная чувствительность китайцев, намного превосходящая соответствующие способности европейцев.

В-четвертых, китайцы воспринимают свою социальную среду как часть собственной судьбы, притом едва ли не как важнейшую ее часть, которая служит самым беспристрастным судьей людских достоинств и недостатков. Личная честность и справедливость в отношениях с другими воспринимается ими скорее в прагматическом ключе – как социальный капитал личности.

Главное понятие китайской этики – это лицо, которое представляет собой сумму социальных претензий индивида, признаваемых обществом. Лицо может быть маленьким или большим – в зависимости от социального статуса, и его можно потерять помимо своей воли – достаточно, чтобы окружающие перестали делать жесты, удостоверяющие наличие лица у данного человека. Потерянное лицо нельзя восстановить собственными усилиями.

Два других принципа общественной жизни – это связи (гуаньси), то есть особо доверительные, но опять-таки целиком формализованные отношения между индивидами в рамках иерархии, и человеческое чувство (жэнь цин), которое обозначает вовсе не сочувствие или даже обычное радушие, а обязательства перед партнерами по установленным связям, довольно бесстрастно рассчитываемым на основании предоставленных друг другу услуг.

В любом случае поведению китайцев свойствен контраст между в высшей степени вежливым, обходительным обращением со «своими» людьми и холодно-безучастным, а часто откровенно неприязненным отношением к «чужим». Соответственно, понятия «искренность» и «доверие» в китайской культуре не имеют отношения к искреннему выражению чувств и мыслей отдельного индивида, а обозначают точное соответствие мыслей и чувств актуальной ситуации. Такая способность требует, по сути, и морального, и даже профессионального обучения. Даже дружба в Китае неотделима от взаимного удостоверения лица.

Очевидно, что эти принципы китайской культуры, в том числе деловой, разительно отличаются от общественной психологии и менталитета русских. Русская культура характеризуется, скорее, стремлением испытать сами пределы возможного в человеческом опыте. Разность мировоззренческих подходов русских и китайцев как раз и является главным препятствием к взаимопониманию и эффективному сотрудничеству между нашими двумя народами. Она имеет, разумеется, далекоидущие последствия в самых разных областях общественной жизни.

Имеется настоятельная необходимость в систематическом исследовании и разъяснении различий в деловой культуре китайцев и русских и выработке форм эффективного сотрудничества предпринимателей и деловых людей России и Китая. Эта работа должна получить статус совместной государственной программы двух стран. К ней должны быть привлечены все сегменты делового сообщества, в особенности ассоциации малого и среднего бизнеса, а также финансово-кредитные организации, так как именно в этих областях деловой активности имеются наибольшие резервы для развития и именно сотрудничество в низовых звеньях бизнеса способно заложить прочную основу для стратегического партнерства России и Китая.

Конкретно работа по сращиванию деловых кругов России и Китая может включать в себя следующие формы.

Во-первых, совместные исследования и социологические обследования в области деловой культуры с целью выработки рекомендаций для деловых кругов России и Китая и наиболее перспективных направлений экономического сотрудничества.

Во-вторых, систематизацию и теоретическое обобщение существующей практики консалтинга с целью повышения ее эффективности и создания условий для разработки крупномасштабных проектов экономического сотрудничества.

В-третьих, проведение семинаров и тренингов для корпораций и представителей малого и среднего бизнеса обеих стран с целью разъяснения и практического усвоения основных понятий и ценностей их деловой культуры.

В-четвертых, проведение многофункциональных семинаров и конференций по обмену опытом инновационного развития в обеих странах.

В-пятых, создание общегосударственной сети обмена деловой информацией и опытом консалтинговых услуг, включая центры делового сотрудничества при местной администрации.

Гуманитарное пространство российско-китайского диалога

Сотрудничество в области науки и культуры кажется на первый взгляд второстепенным по сравнению с партнерством в экономике и политике, но в действительности имеет ключевое значение. Ибо сотрудничество между государствами и народами может быть успешным только в том случае, если между ними достигнут консенсус относительно их места в мире и их взаимоотношений. Между тем проблема, если так можно сказать, совместного самопознания российской и китайской цивилизаций в систематическом виде до сих пор даже не была поставлена.

Как можно видеть из предшествующего изложения, изучение культурных традиций России и Китая, а также исторических форм их взаимодействия способно не просто обогатить теоретический багаж философии, психологии, социологии, политологии, культурологии, но привести к поистине революционным изменениям в этих областях гуманитарного знания. Своеобразие цивилизаций России и Китая столь велико, а накопленный ими исторический опыт столь богат и многогранен, что его сравнительное изучение будет способствовать выработке принципиально новых теоретических оснований указанных наук. Достаточно указать на отмеченную выше синергийную и сетевую природу китайского социума и соответствующие ему двухуровневое строение евразийской цивилизации (точнее, метацивилизации) и двухполюсную структуру политики в Евразии. Это – обстоятельства кардинальной важности, способные переформатировать весь мировой порядок.

Важная роль в синергийном взаимодействии двух крупнейших держав Евразии уготовлена туризму. Наряду с научными исследованиями, образованием и СМИ туризм призван формировать новое чувств общности исторической судьбы евразийских народов и новые формы культурной и национальной идентичности, свойственные евразийскому ареалу. Развитие туризма станет естественным следствием осуществления проектов в области инфраструктуры и логистики, которые в первую очередь интересуют Китай. В конечном счете создание трансконтинентальных транспортных артерий – главное условие формирования евро-азиатского мира как особой глобальной общности. Туризм, как известно, – масштабный и быстро растущий бизнес, но для стимулирования российско-китайского сотрудничества очень важна его культурная составляющая. Провозглашаемый китайской традицией «взгляд на мир, исходя из мира», что означает, по сути, пройти весь мир от края до края, позволяет познать внутреннюю меру мира, условия соразмерности его частей и его целостности. Туристические маршруты, следующие за трансконтинентальными трассами, призваны создавать образ грядущего, еще не проявленного евро-азиатского мира, раскрывать его дискретную и сетевую природу. Отсюда проистекают особые требования к различным измерениям дизайна новых трасс – инженерному, архитектурному, экологическому. Творимый этими трассами мир должен стать в полном смысле образом творческого мгновения, связывающим неизведанное будущее и незапамятное прошлое. В этом смысле его можно назвать миром постархеоистории: миром будущего, в котором заново воссоздается прошлое. Такой мир вечности, раскрывающейся в воображении, призван стать пространством совершенно нового вида туризма – глобального. Из уже существующих попыток освоения этого задания можно указать на облик новой столицы Казахстана Астаны – облик, соединяющий в принципиально дискретном пространстве образы глубокой древности и футуристического будущего. Наиболее перспективным маршрутом туристических потоков в Евразии является главная трасса Шелкового пути в направлении восток–запад, связывающая Китай и Россию через Среднюю Азию. Но не менее важен и интересен меридиональный Шелковый путь, связывающий Западный Китай с Алтаем и другими областями Южной Сибири.

***

В заключение подчеркнем, что стратегическое партнерство России и Китая будет устойчивым и эффективным в том случае, если удастся создать единое евразийское экономическое и политическое пространство, в которое будут включены Средняя Азия, Монголия и отчасти Юго-Восточная Азия. Это будет новая метацивилизационная общность, представляющая глобальную по своим основаниям, потенциалу и целям силу. Ее можно назвать евро-азиатской глобальной системой в противоположность Западу как евро-американскому миру.

Фундаментальным принципом такой миросистемы может служить принцип синергии, обеспечивающий свободное развитие всех его частей в их исторической самобытности. Значение этого принципа в общественной практике человечества еще предстоит осмыслить, и к этому должны быть направлены усилия ученых разных специальностей, которые будут участвовать в реализации программ евразийской интеграции.

И последнее: евро-американская и евро-азиатская миросистемы не обречены на постоянный конфликт уже потому, что евро-азиатская общность строится на основе «само-оставления», «само-различия»; ей суждено быть «миром, спрятанным в мире», миром разнообразия, который ничему не противопоставляет себя и свободен от догматических установок. В этом отношении он будет обладать известным сходством с миром западного либерализма, но без оков формальной идентичности. Этот мир будет отличаться устремленностью в будущее, вкусом к инновациям и экспериментам, поиском еще не проявившейся реальности. Можно предположить, что обе указанные миросистемы будут существовать параллельно. Глобальный мир не будет ни миром одного порядка, ни миром двух или нескольких враждующих порядков. Это будет мир взаимодополнительных геополитических систем.

Конечная цель исторического развития человечества – не политическая или экономическая мощь государств, а полное раскрытие потенций человеческой жизни. Сотрудничество России и Китая на базе принципа синергии будет в наибольшей степени содействовать достижению этой великой цели.