Клуб «Цивилизационная динамика»
Экспертная сессия «Русский менеджмент»
С.Н. Белкин
В.Э. Багдасарян
Ю.М. Осипов
М.Л. Хазин
В.Е. Лепский
Источник: альманах «Развитие и экономика», №17, сентябрь 2017, стр. 46
Сергей Николаевич Белкин – председатель клуба «Цивилизационная динамика», главный редактор альманаха и портала «Развитие и экономика»
Клуб «Цивилизационная динамика» является учебно-образовательным, исследовательским и общественно политическим проектом, призванным анализировать процессы, происходящие во всех сферах жизнедеятельности с цивилизационной точки зрения, для которой характерны язык ценностей, внимание к фундаментальным свойствам личности и общества, к взаимодействию традиционного и нового. Целью проекта является поиск модели развития России, отвечающей как вызовам времени, так и социально-культурным основаниям российского общества.
Этот проект стал складываться в начале года – в феврале. У его истоков стояли Валерий Николаевич Кустов – глава Группы компаний «ЭФКО» – и ваш покорный слуга.
Наш замысел состоит из нескольких направлений.
Одно из них – это сотрудничество со Школой менеджмента «Бирюч», которая прошла путь от учебной структуры подготовки управленцев для «ЭФКО» до одного из крупнейших и авторитетнейших центров, выпускающих менеджеров широкого профиля и высокого уровня. И я должен сказать, что в этой школе, в отличие от многих других, ставятся не только утилитарные задачи взращивания управленцев, но и гораздо более глубокие – подготовки человека и специалиста, способного ориентироваться в реальной жизни страны и мира. Там формируют личностей, обладающих осознанно сформированным мировоззрением. Такой подход и такие цели требуют непрерывного роста, непрерывного развития самой школы – и в этом одно из направлений реализации нашего проекта.
Второе направление – это исследовательская, аналитическая, экспертная и, можно сказать, общественно-политическая деятельность. Я имею в виду издание журнала и поддержку интернет-портала. Журнал находится в поиске – поиске самого себя, содержания, образа и всего прочего, но три номера сделаны, четвертый сейчас в работе. Интернет-портал тоже действует, он доступен по ссылке, которая находится на последней обложке журнала.
И наконец, третье направление – собственно сам клуб «Цивилизационная динамика». О содержании этого проекта, о том, каким он виделся несколько месяцев назад, я написал в первом номере журнала – изложил свое понимание того, что такое цивилизационный выбор, цивилизационный подход и почему необходимо анализировать происходящие в стране и мире события именно в цивилизационном аспекте. Имеет смысл кратко повторить основные мысли того текста, особенно сосредоточившись на вопросе: почему «цивилизационная» и почему «динамика».
Цивилизационный поход – это описание общества на языке ценностей этого общества и других устойчивых качеств, политических принципов и иных основополагающих критериев, которые являются наиболее устойчивыми и даже кажутся неизменными. Но откуда же тогда динамика? Динамика возникает, например, тогда, когда происходит отказ от прежней религии и принимается религия новая. Подобное решение влечет за собой фундаментальные цивилизационные перемены, которые иногда называют цивилизационным выбором. Есть менее очевидные изменения в элементах культуры, которые происходят под влиянием самых разных факторов: от влияния новых политических идеологий до воздействия в результате развития науки и техники. Или, например, когда в стране происходит захват власти лицами, которые начинают ее рассматривать единственно как источник собственного обогащения и для успешной реализации поставленной задачи принимаются за переформатирование менталитета народа.
Словом, изменения на цивилизационном уровне, безусловно, происходят, и их необходимо вовремя замечать, оценивать и измерять, понимать их причины и прогнозировать последствия, наконец, делать вывод об их приемлемости или неприемлемости, чтобы понимать, ведут ли они к утрате цивилизационной идентичности как таковой или нет, – и либо принимать вырисовывающийся исход и соглашаться с ним, либо сопротивляться ему.
Смердяков считал, что, вроде бы, хорошо, когда умная нация побеждает нацию глупую. Но сейчас смердяковы работают на высоких должностях, у них есть рычаги власти, и они пытаются всех нас переформатировать в соответствии с собственными идеалами и преставлениями о должном.
Мы хотим создать интеллектуальный центр, который объединил бы лучшие умы и силы для разработки и формирования того экспертно-аналитического продукта, который должен стать базисом жизнедеятельности государства. У нас амбициозные планы: мы хотим изменить судьбу России и даже мира в целом. Все проигрыши и неудачи нашей страны – это прежде всего интеллектуальные проигрыши и интеллектуальные неудачи. Людям даны свобода воли и интеллект. Интеллекту – как инструменту – необходимо нечто, способное направлять его, оценивать результаты его работы и делать выводы, правильно ли он работает или неправильно. Это нечто – совесть, или этическая система. А значит, все проигрыши и неудачи нашей страны – это не только интеллектуальные, но и этические проигрыши и неудачи. Осознав это, выработав соответствующие технологии, мы в нашем клубе создадим тот инструментарий, с помощью которого можно будет изменить траекторию развития страны.
Мы начинаем не на пустом месте, потому что то, о чем я говорю, делают очень многие в разного рода интеллектуальных центрах, имеются колоссальные заделы и впечатляющие результаты, которые, однако, не удается выводить на уровень лиц, принимающих решения, навязывать политической системе. Это отдельная проблема, и мы будем пытаться ее решать.
Для того, чтобы взяться за обозначенный круг проблем, у нас – благодаря партнерству с Группой компаний «ЭФКО» – имеются все необходимые ресурсы – материальные и моральные, – налицо единодушие и единомыслие, есть возможности влиять на продвижение того продукта, который мы будем создавать.
По своей форме деятельность клуба – это работа постоянно действующих семинаров, публикация статей, подготовка обобщающих трудов, коллективных монографий, аналитических докладов и даже учебно-методических пособий. Потому что пришла пора писать учебники. Причем учебники не только для учащихся, для молодежи, но и для всего высшего управленческого слоя государства, для деятелей культуры и искусства, а также для самих учителей и профессоров. Сегодня крайне востребован междисциплинарный синтезирующий учебник, который можно было бы назвать учебником мировоззрения.
Мы начинаем эксперимент по собиранию лучших сил, способных сконцентрировать творческую мощь, волю и голос совести для создания базы тех смыслов, которые смогли бы стать основой, опорой, рычагом для выбора Россией правильного направления развития. Развитие же складывается из действий конкретных людей и в первую очередь тех, кто занят реальным производством. И тут мы уже непосредственно подходим к теме сегодняшней экспертной сессии, которая называется «Русский менеджмент».
О том, насколько удачно или неудачно слово «менеджмент» в сочетании со словом «русский», мы еще сегодня, надеюсь, поговорим. Но сразу могу сказать, что когда мы думали над формулировкой темы экспертной сессии, было найдено понятие, которое гораздо более точно, ёмко и верно очерчивает круг интересующих нас проблем. Это понятие – русский способ производства. Мы все хорошо помним концепты из марксистской политэкономии – производительные силы, производственные отношения, общественно-экономические формации, наконец, понятия азиатского, античного и иных – привязанных к определенным историческим эпохам и географическим ареалам – способов производства. Но в догматизированном марксизме производственные отношения практически целиком сводились к отношениям собственности, хотя совершенно очевидно, что производственные отношения включают в себя и психологические, и ментальные, и культурные, и религиозные, и прочие нематериальные факторы. И если воспринимать производственные отношения именно в таком – расширительном – смысле, то не распространить ли эти марксистские концепты на нашу культуру и не задаться ли вопросом: существует ли русский способ производства? Если существует, то каков он? Как он соотносится с марксистским учением о формациях? В какой мере для этого способа производства значимы мотивации и управление ими? Ричард Талер только что получил Нобелевскую премию по экономике 2017 года за «исследование поведенческой экономики», а значит, роль психологии, смыслов, целеполагания должна учитываться в гораздо большей степени, нежели это обычно делается в нашей экспертно-аналитической среде. Люди действуют исходя из субъективных и не всегда осознанных мотиваций и представлений о должном, поэтому, занимаясь управлением, нельзя не учитывать индивидуальную, групповую и социальную философию.
Итак, не будем сторониться высоких целей и уклоняться от решения сложных и вместе с тем чрезвычайно важных задач.
Вардан Эрнестович Багдасарян – доктор исторических наук, профессор, декан факультета истории, политологии и права Московского государственного областного университета
Вообще словосочетание «русский менеджмент» звучит как оксюморон: если «русский», то может ли это быть «менеджментом», и если «менеджмент», то правомерно ли применять к нему определение «русский»? Существует мнение, что этимологически слово «менеджмент» восходит к итальянскому глаголу maneggiare, что означает уметь управлять лошадью. Но для такого умения не требуется никаких нравственных интенций. Отсюда и цель менеджмента – это получение прибыли, эффективное распоряжение ресурсами ради получения максимального эффекта. Менеджмент стремится к минимизации издержек производства, чтобы добиться получения максимально возможной прибыли. В России же традиционно совершенно другой подход к управлению. Сами слова «управление», «править» восходят к слову «правда». Управлять – значит утверждать свою правду. Отсюда и управленческая цель в нашей культуре совершенно другая, нежели на Западе, а именно: не получение прибыли, а реализация ценностно-смысловых оснований управления. Поэтому, говоря о русской модели организации производственной жизни, необходимо разграничивать оба этих слова – «менеджмент» и «управление» (слайд 1).
Сложились два основных подхода, две основные школы менеджмента. Одна из них – точнее, целый ряд направлений, которые придерживаются одной ориентации, – исходит из аксиоматического утверждения универсальности экономических рычагов управления. На каком-то этапе возникла оппонирующая ей школа, первоначально апеллировавшая к японскому опыту, в котором большое внимание уделяется именно психологическим и культурным основаниям деловой активности. Эту школу можно назвать школой человеческих отношений. Но для русского управления совершенно не годится первый подход и явно недостаточен подход второй, поскольку он игнорирует смыслы, идеологию управления (слайд 2).
Сторонники менеджерской парадигы, оценивая русскую модель управления, делают сходные выводы. Так, руководитель известного либерального мозгового треста – Института современного развития – Игорь Юргенс утверждает: «На Западе люди переселились из деревни в город уже давно, поэтому у них в сознании закрепилась индивидуальность: нужно пробиваться, надеяться на себя, развиваться, расти. Русские еще очень архаичны. В российском менталитете общность выше, чем личность. Поэтому “государство всё, а мои усилия – ничего”. Пускай кто-то что-то делает, борется, а у меня своих проблем хватает». Отсюда делается весьма симптоматичный вывод: «Модернизации России мешают русские – основная масса наших соотечественников живет в прошлом веке и развиваться не хочет». Либеральный экономист и декан экономического факультета Московского университета Александр Аузан дает более развернутую аргументацию: «Примеры успешных переходов крайне редки, чаще всего страны прыгают вверх, но затем ударяются о потолок и снова съезжают вниз. Именно это и есть “эффект колеи”. И именно к такому типу стран относится Россия. Все попытки перехода с низкой траектории развития на высокую в России вот уже несколько столетий неизменно срываются, и страна раз за разом возвращается к застою. Жить в стране, которая заклинивается в развитии, – очень непростая задачка. Мы можем наблюдать не только колею, по которой движется Россия, но даже и точку, в которой была совершена ошибка первоначального институционального выбора, – XIV-XV века, когда начали зарождаться институты самодержавия и крепостничества. Первоначально Россией был сделан неправильный выбор, который породил неправильные институты. Крепостничество и самодержавие дали очень неожиданные результаты, но вместе с тем никак не отпускают нас. Они продолжают жить в призывной армии, в промышленности, применяются по отношению к гастарбайтерам и так далее. Закрепляются они культурой и воспроизводятся через культурную трансмиссию».
В концентрированном виде все эти объяснения причины якобы имманентного отставания России от Запада можно свести к трем утверждениям. Первое утверждение находится вполне в рамках теории модернизации: Россия запаздывает, и то, что происходит в России, – это болезни роста, но всё равно путь развития для всех единый. Второе утверждение делается в рамках неошумпетеровской теории: из русских институтов – как бы их ни комбинировать друг с другом – никогда ничего путного не выйдет, то есть причина в их генетическом дефекте. Третье утверждение сводится к теории институциональных изменений: из-за какой-то исторической ошибки, некогда неправильно сделанного выбора всё последующее развитие пошло неверным путем – например, из-за принятия Россией православия. Но из всех трех утверждений делается один и то же вывод: культурная спецификация России является препятствием для развития, и отсюда однозначно вытекает указание на необходимость ее цивилизационной самоликвидации (слайд 3).
Приходится констатировать, что в настоящее время у нас не только корпоративное, но и государственное управление в той или иной степени следует тому или другому из трех приведенных утверждений и исповедует систему представлений, которую можно назвать философией несуверенной экономики. Эта философия исходит из представления о том, что развиваться можно только на основе комплекса определенных парадигм – таких, как: рыночная экономика и свободный рынок, открытое общество и внешняя открытость, недопустимость мобилизационной экономики, преимущество частного перед государственным, страновая специализация, международное разделение труда, неэффективность монополии, конкуренция как мерило успешности и др. Эта философия неминуемо ведет к признанию не просто неизбежности, но и благотворности несуверенного положения экономики и внешнего управления ею со стороны глобальных или просто зарубежных акторов (слайд 4).
Между тем русская модель не только возможна, но неизбежна. Стоит вспомнить слова одного из авторов экономических реформ в России первой половины 1990-х Джеффри Сакса, которые он произнес спустя несколько лет после активного сотрудничества с российским правительством: «Мы положили больного (Россию. – В.Б.) на операционный стол, вскрыли ему грудную клетку, но у него оказалась другая анатомия». Что же это за такая «другая анатомия»?
Во многие учебники по сравнительному менеджменту вошел хрестоматийный пример с американцем-работодателем и греком-работником.
Американец: «Сколько необходимо времени, чтобы закончить отчет?» При этом американец думает: «Я прошу принять участие в деле». Грек думает: «Его поведение не имеет смысла. Он – босс».
Грек: «Я не знаю, сколько у меня есть времени». Американец думает: «Он не хочет брать ответственность на себя». Грек думает: «Пусть он даст распоряжение».
Американец: «Вам лучше знать, сколько необходимо времени».
Грек отвечает: «10 дней». При этом грек думает: «Дам любой ответ, только бы отвязался». Американец думает: «Он не может правильно оценивать время, предложение неадекватно».
Американец: «Пусть будет 15 дней. Согласны? Вы сделаете это за 15 дней?» Американец думает: «Я предлагаю ему контракт». Грек думает: «Это приказ».
Грек: «Окей».
На самом деле для выполнения отчета требовалось 30 дней. Так что греку пришлось работать круглыми сутками, но к концу 15-го дня ему оставалось работы еще на один день.
Американец: «Где отчет? Американец задается вопросом: «Выполнил ли грек отчет?» Грек думает: «Он требует отчет».
Грек: «Будет завтра».
Американец: «Но мы договаривались на сегодня». Американец думает: «Я должен научить его соблюдать контракт». Грек думает: «Какой глупый и некомпетентный начальник! Отдал неверное распоряжение, так еще и не в состоянии оценить, что работу, на выполнение которой требовалось 30 дней, я выполню за 16 дней».
В итоге грек подал заявление об увольнении. Американец был удивлен таким решением. А грек говорил себе: «Я не могу работать с таким человеком».
Это – яркий пример несовместимости, нестыковки разных деловых культур, которые, в свою очередь, напрямую зависят от культур общих, цивилизационных (слайд 5).
Сошлюсь на достаточно интересное и перспективное исследование, выполненное в рамках школы Герта Хофстеде. В нем выстраивается рейтинг стран по критерию развития в них рыночных отношений. Но вместе с тем получается, что верхние позиции в этом рейтинге занимают протестантские страны, а нижние – страны православные. То есть цивилизационно-культурная ориентация страны непосредственно влияет на уровень развития в ней рыночных отношений. А значит, и менеджмент в разных по своей культурно-религиозной принадлежности странах должен быть разным, а не единственным – обязательным для всех в качестве эталона.
Наглядно подтверждает неэффективность западного менеджмента для незападных стран и графическая модель ценностей и организационных мотиваторов, которая разработана школой Рональда Инглхарта. Из этой модели следует, что хотя мы и сдвинулись в последние годы в направлении Запада, всё равно – Россия движется своим путем, а значит, и управляться она должна иначе (слайд 6).
Интересно сопоставить социальную вариативность традиционного аграрного общества в Западной Европе, России и Китае. Анализ показывает, что под вывеской того, что определяется во всех случаях как община, функционируют разные социальные институты. В российском случае община-мир – это институт коллективного трудового вспомоществования с соответствующей сакрализацией самого принципа коллективности (слайд 7).
Казалось бы, когда человек высвобождается из общинных пут и становится свободным, он – если следовать концепции экономического человека – должен стремительно становиться успешным и процветающим. Но русский публицист Михаил Меньшиков, оценивая крестьянскую реформу 1861 года, утверждал обратное: «На великий акт освобождения от неволи народ ответил быстрым развитием пьянства быстрым развитием преступности быстрым развитием разврата быстрым развитием безбожия и охлаждением к церкви бегством из деревни в города, прельщавшие притонами и кабаками быстрой потерей всех дисциплин – государственной, семейной, нравственно-религиозной – и превращением в нигилиста».
То, что действенно и работает в рамках одной культуры, не всегда оказывается успешным и эффективным в рамках культуры другой. Причем под культурой в данном случае следует подразумевать не только национальные, религиозные и цивилизационные различия, но и непреодолимую пропасть между традиционным и модернизированным обществами. Макс Вебер говорил о существовании ограничителей денежной мотивации для традиционных обществ: «В ряду случаев повышение расценок ведет за собой не рост, а снижение производительности труда, так как рабочие реагируют на повышение заработной платы уменьшением, а не увеличением дневной выработки. Увеличение заработка привлекло его (жнеца. – В.Б.) меньше, чем облегчение работы; он не спрашивал, сколько я смогу заработать за день, увеличив до максимума производительность моего труда; вопрос ставился по-иному: сколько мне надо работать для того, чтобы заработать те же 2,5 марки, которые я получал до сих пор и которые удовлетворяли мои традиционные потребности? Приведенный пример может служить иллюстрацией того строя мышления, который мы именуем “традиционализмом”: человек “по своей природе” не склонен зарабатывать деньги, всё больше и больше денег, он хочет просто жить, жить так, как он привык, и зарабатывать столько, сколько необходимо для такой жизни. Повсюду, где современный капитализм пытался повысить “производительность” труда путем увеличения его интенсивности, он наталкивался на этот лейтмотив докапиталистического отношения к труду». Как получить вечный доступ к зеркалу pm-казино читай тут .
В русском корпоративном управлении ни в коем случае нельзя делать того, что, напротив, сейчас делается повсеместно и воплощается в рецептуре «эффективного контракта», а именно: преимущественно мотивировать отношение работника к труду зарплатой и – как заход с противоположной стороны – штрафами. Такая «растяжка» приводит к культурной разбалансировке: руководитель лишается в глазах работника образа хозяина, происходит десакрализация отношений работника с его коллегами, которые теперь становятся конкурентами. В результате начинается латентный саботаж, происходит подавление мотиваторов общего дела.
На вершине иерархии мотиваторов в русском управлении вовсе не деньги, а потребность решения сверхзадачи. Но если главный мотиватор – решение сверхзадачи, то в соответствии с ним должна быть выстроена и вся управленческая система: мировоззрение – философия общего дела; культура – подготовка мыслителя, а не исполнителя; культура – эмоционально-психологическая мотивировка на свершения; идентификация – дихотомия «мы»–«они», образ врага, а не только конкурента; модель управления – идеократия (слайд 8).
В последние годы существования Советского Союза с участием западных социологов было проведено комплексное исследование культурного мира и мотиваций персонала предприятий обороной промышленности. Исследование наглядно показало онтологическую чуждость советскому человеку исходных принципов отношения к труду и вознаграждению труда на Западе (слайд 9).
Всё это позволяет говорить об особом типе организации, построенной на принципах русского управления. Из распространенных в западном менеджменте моделей ни одна применительно к России не функциональна. Ближе к российским реалиям восточная модель корпорации как патриархальной семьи, но и она не соответствует в полной мере русскому типу управления. Этот тип управления выстраивается по аналогии даже не с семьей, а с церковью. Отличительная его особенность – наличие системообразующей идеи.
Специфика русского управления – в формировании у работников убежденности и ощущения сопричастности к выполнению какого-то общего дела, причем такого общего дела, которое обладает высоким морально-этическим смыслом. А значит, в пространстве русского управления нет и не может быть конкуренции как некоего универсального двигателя прогресса. Историческая, цивилизационная миссия России как раз и заключается в том, чтобы доказать всему миру возможность развития не за счет конкуренции, а благодаря солидарному труду и соответствующим – взращиваемым таким трудом – индивидуальным и коллективным качествам (слайд 10).
Наконец, русское управление идеократично по своей сути. Поэтому для этого типа управления чрезвычайно актуальной, острой и значимой является задача формирования такой антропологической природы, которая была бы ориентирована не на потребительские ценности, а на высокие смыслы (слайд 11).
Поэтому русская модель управления – это такой способ организации жизни – индивидуальной, общественной, государственной и цивилизационной, – который только и способен предложить действенную альтернативу западному менеджерскому подходу и в итоге дать миру перспективу достойного и солидарного развития.
Юрий Михайлович Осипов – экономист, философ, писатель, доктор экономических наук, профессор МГУ имени М.В. Ломоносова
Уже давно меня стал занимать вопрос относительно не то чтобы истинности, но, во всяком случае, соответствия политической экономии, ее выкладок существующей реальности. И чем больше я об этом думал, тем дальше расходились, разбегались в моем представлении друг от друга реальность и политэкономия. Я стал искать выход из этого тупикового положения. Сначала, как это обычно бывает, пытался найти выход в новой аксиоматике для политической экономии. Но из этого у меня ничего не вышло, и в конце концов я оказался за пределами сначала политической экономии, а потом – и науки как таковой, перешел, так сказать, в метанаучную сферу и обратился к философии хозяйства, причем вполне независимо от классического труда Сергея Николаевича Булгакова «Философия хозяйства» (1912 г.), тогда мне неизвестного. Было это на рубеже 1970–1980-х годов, когда Булгаков был еще мало кому известным в СССР. И когда я познакомился с этим трудом, я понял, что он не менее фундаментальный и сложный, чем «Капитал» Маркса. И вот уже несколько десятилетий я занимаюсь философией хозяйства, издаю журнал, который так и называется.
Эта область с полным основанием может быть названа постнаучной метафизикой, то есть областью, предполагающей безусловное существование трансцендентного, запредельного.
И так я постепенно – вслед за Булгаковым – подошел к необходимости постижения, насколько это вообще возможно, Софии Премудрости Божьей, к осознанию того, что София была до сотворения мира, о чем нам известно от библейского царя Соломона. То есть София была до появления этого мира – мира, в котором потом появился и человек. Я считаю себя наследником русской софийной философии, которая разрабатывалась русскими философами начала XX века. Поэтому всё остальное, чем сегодня занимается современная наука, представляется мне уже некоей частностью, причем частностью, которая даже самой наукой трактуется как частность, не слишком и соответствующая реальности. То есть научный гнозис не соответствует реальному онтосу, а онтос принципиально ненаучен, его можно схватывать только через метафизику, на высшем уровне – через софийный подход.
Подобный взгляд позволяет иметь свое собственное мировоззрение и осуществлять самостоятельный концептуальный поиск, раскрывающий неочевидные стороны реальности, трактующий реальность. Поиск не просто концептуальный, но и прогностический, управленческий – не в смысле менеджеризма, а в смысле постижения тех процессов, которые происходят в мире. Это не поиск экономической эффективности, а постижение концептуальных замыслов, которые реализует человечество. Например, концептуального замысла русской цивилизации. Ведь русская цивилизация, как матрешка, состоит из разных цивилизаций. То есть подход к России как к обычной заурядной цивилизации – недостаточный, неполный. Русская цивилизация – это мир, который существует в борьбе с анти-Россией и никак этой анти-Россией не смывается, не уничтожается. Россия всё время возрождается. Значит, у России существует некое начало, которое выходит за рамки тех представлений, которые обычно бытуют в человеческом сознании.
Михаил Леонидович Хазин – экономист
Напомню одно замечательное выражение, которое в Интернете приписывается Станиславу Ежи Лецу, но в реальности принадлежит Антуану де Сент-Экзюпери: «В действительности всё совсем не так, как на самом деле». Как человек, который немножко разбирается в том, как устроено государственное управление, могу сказать, что все научные концепции вообще не имеют ничего общего с реальным управлением. Не то чтобы они были совсем уж неправильными, но они другие – находящиеся в перпендикулярном пространстве к тому, которое они формально должны описывать и характеризовать. Когда я работал в Министерстве экономики, то тогдашний глава этого ведомства Евгений Ясин время от времени приглашал к себе профессоров и других ученых мужей для обсуждения тех или иных острых социальных проблем. Эти профессора очень интересно высказывались, что-то говорили, что-то объясняли, какие-то концепции строили. А потом выходил один старый госплановский дедушка по фамилии Голубев – он умер, когда я уходил из министерства, – и на пальцах в течение двух минут объяснял, что на самом деле происходит в экономике. И это производило всегда неимоверно сильное впечатление на профессоров, которые – в отличие от представителей гайдаровского правительства – в общем-то не были людьми злонамеренными.
Современная либеральная система хозяйствования основывается на свободе, понимаемой в качестве права любого человека выбирать себе собственную систему ценностей. Поэтому никакого коллективизма там быть не может по определению, потому что он противоречит базовому набору идей этой системы хозяйствования
Мне было очень интересно выслушать предыдущие доклады, и я могу сказать следующее. Мы с Сергеем Ильичом Гавриленковым, который, к сожалению, вышел на пенсию и уехал из страны, разработали концепцию глобальных проектов, в которой объяснили, что любая система хозяйствования определяется базовым набором идей, по которым живет общество. Скажем, современная либеральная система хозяйствования основывается на свободе, понимаемой в качестве права любого человека выбирать себе собственную систему ценностей. Поэтому никакого коллективизма там быть не может по определению, потому что он противоречит базовому набору идей этой системы хозяйствования. Здесь в принципе не может быть объединения людей на основе общих ценностей. Это запрещено, это немедленно преследуется на проектном уровне, и такого рода объединение целенаправленно разрушается. А советская система хозяйствования основывалась на «Красном» глобальном проекте, который построен на библейской системе ценностей.
В своем последнем тексте, посвященном юбилею Великой Октябрьской социалистической революции, я объясняю, что в реальности после октября 1917 года у нас началась схватка двух группировок. Одна группировка пыталась реализовать марксовскую концепцию – по определению западническую. А другая стремилась адаптировать «Красный» проект к ценностям русской цивилизации. Победила вторая группировка, но через 20 лет очень жесткой схватки.
Если мы посмотрим на сегодняшнюю ситуацию, то увидим, что западная модель хозяйствования, соответствующая «Западному» глобальному проекту, построенная на либеральных ценностях, закончилась. Это очевидно даже по теперешнему состоянию теоретической базы западной модели – экономикс. Ведь «Красному» проекту и «Западному» проекту соответствуют две экономические науки – политэкономия и экономикс. Это разные науки, они идеологически противоречат друг другу, потому что цель экономикс – объяснение экономических процессов в рамках табуирования темы конца капитализма. По этой причине экономикс не в состоянии описать нынешний кризис, экономикс этого кризиса просто не видит. Тема фундаментальных оснований этого кризиса в экономикс табуирована изначально. Поэтому выход из кризиса возможен только после того, как сам кризис будет описан в рамках другой науки – то есть политэкономии.
Отличие капитализма от феодализма состоит в том, что при капитализме впервые в истории в систему хозяйствования в качестве одного из факторов себестоимости включили инновации. При феодализме все инновации шли из сбережений. При капитализме они уже включены в себестоимость. Покупая сегодня изделие, мы оплачиваем инновации той компании, которая нам продает это изделие. В этом смысле СССР перенял ту модель, которая была у русских старообрядцев и у первых немецких протестантских общин. Это модель солидарного способа концентрации капитала. С мира по нитке – и образуется некоторый капитал, который можно использовать для модернизации. Собственно, сила СССР и состояла в том, что он использовал всё население, до которого реально мог дотянуться, для участия в мобилизации.
А модель хозяйствования, на которой основывается «Западный» либеральный проект, больше не работает. Ее последний рывок был в начале 1980-х, и он был связан с рейганомикой, когда перешли к стимулированию спроса через рефинансирование частного долга. Но этот механизм сломался в 2008 году. Дальше начинается эмиссия, но и эмиссия тоже заканчивается. Поэтому нужна не просто альтернативная модель, но альтернативная модель в рамках другой ценностной базы. В противном случае Запад распадется на отдельные валютные зоны, которые между собой будут сложным образом конкурировать. Исчезнет то преимущество, которое было у Запада изначально и которое было связано с тем, что там раньше начали. Да, Запад сильно вырвался вперед за счет усиленного спроса. И теперь он должен упасть. Приведу такой пример. Средняя заработная плата в Соединенных Штатах Америки сегодня по своей покупательной способности находится на уровне 1958 года. Потом она упадет в 1920-е годы. Сейчас, конечно же, состояние российской экономики намного лучше, чем было в СССР в 1920-х годах. Поэтому нам необходимо правильно выстроить новый хозяйственный механизм, разработать систему хозяйствования, основанную на библейской системе ценностей, но позволяющую осуществлять научно-технический прогресс.
Владимир Евгеньевич Лепский – доктор психологических наук, профессор, главный научный сотрудник Института философии РАН
Я не использую термин «менеджмент» и тем более «русский». Более богатым по содержанию является термин «управление». Я полагаю, что некорректно использование и термина «русское управление». Потому что невозможно поднять Россию автономно – ее можно поднять, поставить на новый путь развития только вместе с остальным миром. Мы не поднимем Россию, если не поднимем весь мир.
Итак, из чего должна сегодня исходить наука управления с точки зрения философских оснований? Академик Вячеслав Стёпин предлагает классификацию этапов развития науки и типов научной рациональности. Все они между собой связаны, и каждый последующий является рамочной конструкцией по отношению к предыдущему. В этой классификации выделяются классическая, неклассическая, постнеклассическая научные рациональности. В чем суть постнеклассики? В постнеклассике введены не только внутренние механизмы и ценности развития науки, но и внешние – cоциальные. Cубъект, ученый, исследователь оказывается фактически и управленцем. Он должен руководствоваться социальными ценностями, и этот принцип должен быть включен в интерпретацию получаемых знаний.
В своих разработках концепции управления я основываюсь на четырех взаимосвязанных базовых ценностях. Это:
- сохранение и развитие человека;
- сохранение и развитие человечества;
- сохранение и развитие биосферы;
- сохранение и развитие техносферы, в которой сегодня всё большую роль играет цифровая реальность.
Мы не поднимем Россию, если не поднимем весь мир
Если мы хотим создать современную науку управления, то мы должны одновременно охватить все эти четыре базовые ценности и ориентироваться на их гармонию. Только на основании перечисленных ценностей мы в состоянии разработать современную кибернетику. Это социогуманитарная кибернетика третьего порядка, создаваемая в логике восхождения от кибернетики «наблюдаемых систем» (первого порядка – Норберт Винер), к кибернетике «наблюдающих систем» (второго порядка – Фон Ферстер) и далее к социогуманитарной кибернетике «саморазвивающихся рефлексивно-активных сред» (третьего порядка). Почему рефлексивно-активных? Потому что мы таким образом уходим от морфологии носителей различных форм активности. Важно, чтобы там были активные элементы не только естественного интеллекта, но и искусственного и между ними выстраивались бы разнообразные соорганизованности.
Уточнение сходства и различия философских оснований видения кибернетики будущего на Западе и в России было проведено на мировом конгрессе WOSC2017 в январе 2017 г. в Риме и на XI международном симпозиуме «Рефлексивные процессы и управление» в октябре 2017 г. В Москве. В международном научном сообществе одобрены предложенные нами идеи кибернетики третьего порядка и намечены пути дальнейшего сотрудничества. Есть основания полагать, что кибернетика третьего порядка могла бы стать локомотивом перехода к социогуманитарной цивилизации и седьмому социогуманитарному технологическому укладу.
Кибернетика третьего порядка ориентирована на преодоление бессубъектности развития. Фактически создание современной науки управления связано с переходом от техногенной цивилизации к социогуманитарной цивилизации, что предполагает формирование целей и механизмов управления с учетом указанных выше базовых ценностей. Нужно перейти от рыночного эгоизма к гармонии субъектов развития, которая будет способствовать сборке субъектов развития и преодолению бессубъектности развития.
На повестке дня отказ от техногенной возгонки технологических укладов, которые несут человечеству всё более серьезные и непреодолимые угрозы, и переход к седьмому социогуманитарному технологическому укладу в рамках социогуманитарной цивилизации. Такая стратегия позволит России выйти на передовые рубежи развития, никого не догоняя. Социогуманитарный уклад гармонизирует человечество и дает России шанс стать мировоззренческим лидером планеты. То есть для нас единственный способ оторваться вперед в своем развитии – это перейти в принципиально другой социогуманитарный технологический уклад.
Настало время формирования не только социогуманитарной кибернетики как науки, но и ориентированной на практику управления и развития области – социгуманитарной эргономики.
Указанные направления конструирования нового социогуманитарного уклада и его локомотивов – кибернетики третьего порядка и социогуманитарной эргономики – согласуются с четко проявляющимися в настоящее время социогуманитарными трендами в проблематике управления, в частности:
- тренд философский – переход от позитивизма к философскому конструктивизму в его гуманистической трактовке;
- тренды базовых научных подходов (деятельностный, субъектно-деятельностный, субъектно-ориентированный);
- тренды базовых видов активности (деятельностный, коммуникативный, рефлексивный);
- тренд механизмов интеграций знаний (монодисциплинарный, междисциплинарный, трансдисциплинарный);
- тренд видов управления (классический, рефлексивный, через полисубъектные среды);
- тренд механизмов управления (иерархии, сети, среды);
- тренд этических регуляторов (этика целей в классической науке, коммуникативная этика, этика стратегических субъектов, которые регулируют свою деятельность с учетом интересов целого).
Изложенные идеи в основном родились в 1980-е годы, когда я занимался автоматизацией управления страной, отвечал за человеческий фактор. Сегодня же наступило время их философского осмысления, развития и продвижения в практику.
