Когда мы свободны, или Можно ли отличить культурную энтелехию от движения в «релятивистской струе»
Виктор Левицкий

Источник: альманах «Развитие и экономика», №17, сентябрь 2017, стр. 22

Виктор Левицкий – кандидат философских наук, директор Украинского института стратегий глобального развития и адаптации

«Свобода» – одна из центральных категорий западной цивилизации, во многих отношениях ее краеугольный камень. Миллионы копий были сломаны из-за нее как на физических полях сражений противоборствующих армий, так и в интимных пространствах экзистенциальных переживаний.

С одной стороны, вполне очевидно, что все мы от чего-то аподиктически всегда зависимы: от культурной среды, от физиологических детерминант, от социального статуса, от климата и погоды и т. д. и т. п. С другой – обыденное сознание уверено, что сегодня свободно как никогда: оно вольно выбирать производителя йогурта или сыра в супермаркете, свободно в выборе стиля жизни или даже властно над гендерными, казалось бы, инвариантами. Веберовское расколдовывание достигло своего апогея, в результате чего всё стало хайдеггеровским подручным.

В связи с этим встает вопрос о свободе в современном мире: когда мы свободны? Что это значит, когда мы говорим, что мы свободны? Наконец, что есть свобода сегодня?

Идея властвования над человеческими умами не нова и была соблазнительна на протяжении всей истории человечества. Противостояние пророка Илии жрецам Ваала – не что иное, как борьба за умы. Костры из книг и еретиков, осветившие борьбу против инакомыслия в Средневековье, – симптомы того же желания. Предельных воплощений оно достигло в концентрационных лагерях тоталитарных режимов. Но и они, в конце концов, оказались бессильны против человеческого духа: максимум что им удалось – устроить мясорубку с использованием человеческого «материала», однако мало у кого были иллюзии относительно природы происходящего. Используя христианскую символику, можно сказать, что при полной немощи плоти – дух оказался несломленным. Пределом этой технологии стало физическое истребление и полное подавление личности, уничтожение в ней всех человеческих атрибутов, однако даже ей не все оказались подвластны, о чем красноречиво свидетельствуют примеры Виктора Франкла или Имре Кертеса.

На смену ужасам тоталитарного режима победоносно пришла либеральная свобода, обещавшая окончательное освобождение и даже предвещавшая в связи с этим «конец истории». Однако идея либеральной свободы очень быстро обернулась собственным самоотрицанием, в результате чего мы получили самую утонченную за всю историю свободу от свободы, где нормальный человек просто физически неспособен отследить собственное рабство. И лучшими помощниками в этой власти над умами оказались не костры или лагеря смерти, а культурные индустрии, которые современный человек воспринимает как самоочевидное благо.

Мода – как одна из таких культуриндустрий, – несомненно, формирует современный тип культуры. Речь здесь, конечно же, не только о моде от кутюр, хотя и она имеет принципиальное значение. Молодые люди, идя к парикмахеру в разных частях света, уверены, что проявляют и подчеркивают собственную индивидуальность, выходят же от него с одинаковыми прическами, наследующими Бекхэма, Месси и Роналду, не сомневаясь, что это и есть их, молодых людей, уникальный стиль. Представительницы прекрасного пола разных стран, преследуя оригинальность и самобытность, обращаются к услугам пластических хирургов, дабы доказать свою уникальность, и в результате оказываются удивительно похожими на Анджелину Джоли.

В самых бытовых моментах человек думает, что свободно выбирает тот или иной продукт, тот или иной способ времяпрепровождения, на самом же деле просто солидаризируется с уже продуманной и проработанной в деталях культурной стратегией

С тех пор как мода стала самостоятельной культурной индустрией, ее этосу подчинена практически вся социальная действительность. Мода на одежду, обувь, внешний вид, питание, досуг, привычки, семейные отношения, воспитание ребенка, отношения к старикам, культурные вкусы и т. д. В самых бытовых моментах человек думает, что свободно выбирает тот или иной продукт, тот или иной способ времяпрепровождения, на самом же деле просто солидаризируется с уже продуманной и проработанной в деталях культурной стратегией. И дело даже не в том, что общество всегда подавляет индивида (Теодор Адорно, Герберт Маркузе) или что воспитание и обучение – это всегда насилие над личностью (Мишель Фуко, Жак Лакан), после имманентизации реальности область воплощения свободы оказалась зажатой в рамках социальной действительности, а в этом пространстве все социальные практики, как выяснилось, подчинены определенным культурным стратегиям, свободы выбора в которых не больше, нежели если бы курица выбирала, каким способом желает быть приготовлена – поджариться на гриле или запечься в духовке.

Как мода в самом широком смысле слова предоставляет готовые рецепты практического действия, так современные СМИ дают сформированные шаблоны для деятельности рассудочной. Зачастую человек лишь выдает желаемое самостоятельное мышление за действительность. В современном мире человек столкнулся с таким количеством информации, что просто неспособен самостоятельно ее обрабатывать, порой стало невозможно отследить, где информация правдивая, а где ложная, всё более усложняющаяся социальная реальность часто становится понятна только узким специалистам определенной сферы. Методология СМИ на этом фоне становится всё более утонченной, а медиа как таковые давно перестали главной целью считать информирование общественности, занимаясь вместо этого формированием нужной картины реальности. Поэтому нормального человека никак не смущает, что вчера он был уверен в единстве двух братских народов – сегодня же сжигает «Евгения Онегина», а памятники конфедератам, которым прежде возлагал цветы, – сегодня уничтожает. И неспособен он отследить, что реальной причиной таких кардинальных изменений стала на самом деле корректировка медийного дискурса, требующего теперь именно такой реакции от своих адептов. Здесь срабатывает тот же принцип: там, где человеку кажется, что вот теперь уж точно он знает правду и окончательно разобрался, кто олицетворяет добро, а кто инфернальность, на самом деле срабатывает одна из версий реальности (как правило, представленная СМИ), призванная канализировать верования – а следовательно, и энергию – своего реципиента в нужное русло.

Склонность следовать моде, как видим, не столь уж и безобидное дело. Однако в ее основе лежит еще более важный – можно сказать, фундаментальный – для культуры принцип: принцип цивилизационного самодвижения, организующего броуновское движение индивидов в систему планетарного масштаба и наделяющего смыслом это поистине космическое действо.

Когда-то Аристотель увидел перводвигатель мироздания в космическом уме как воплощении всех возможных совершенств: выступая желанной целью, к которой стремятся все вещи и процессы, он заставляет мир двигаться от несовершенного состояния к лучшему. Аристотель назвал эту совершенную форму-цель энтелехией. Так воспринимал Вселенную возвышенный разум греков. В наши дни всё выглядит приземленней, но работает по схожему алгоритму.

Место античного перводвигателя или средневекового Бога в современной социальной действительности занимает страна (нация), которая выступает образцом для всех прочих народов, законодателем той самой моды и иконой стиля. Когда-то эту роль играла Франция, затем Британия, а сегодня исполняют США

Вполне устоявшаяся мысль, что современное величие Америки зиждется на военной мощи и долларе как главной резервной валюте. Однако не меньшее, а скорее даже большее значение имеет поддержание образа моральной привлекательности, к которому по аристотелевскому рецепту весь другой мир должен тянуться. Поэтому Hollywood, CNN, iPhone и прочие бренды, которые создают и поддерживают этот образ, пожалуй, важнее, чем F-35, Javelin и FRS. То, с каким трепетом американские СМИ следят за нужной аксиологией (все в мире должны четко понимать, кто олицетворяет добро, а кто выступает на стороне зла), убеждает в правильности данной гипотезы.

Хорошую пищу для размышления дают два сопоставимых события войны против ИГИЛ: освобождение Алеппо и Мосула. В одном случае весь мир узнал о невероятных зверствах со стороны сирийской и российской армий, в другом – о торжестве свободы при тысячах смертей, десятках тысяч беженцев и на фоне мало чем отличимого от Алеппо полуразрушенного города. Бюджеты, которые расходует Hollywood, также подтверждают достоверность данной теории. Тогда понятно, почему, например, Уильям Уоллес – герой Мела Гибсона из «Храброго сердца» – свои последние слова о ценности свободы адресует не шотландцам XIII века, а сегодняшнему поколению, которое не должно сомневаться в том, кто последний защитник свобод в этом мире. А, например, Гарри Стэмпер – герой Брюса Уиллиса из «Армагеддона» – доказывает, что готов на самопожертвование для спасения планеты, в результате чего теперь каждый ее житель знает, какому государству он обязан жизнью. Приведенные примеры подтверждают, что все эти явления не случайные феномены культуры, а эффективные инструменты энтелехийной стратегии пребывания на вершине пирамиды.

Чтобы убедиться, насколько такая стратегия действенна, стоит повнимательнее посмотреть на вожделения и целеполагания как индивидуальных, так и коллективных субъектов. Для многих людей, желающих эмигрировать, именно США являются пределом желаний, предстают чуть ли не землей обетованной, а Green Card выступает одним из механизмов удовлетворения этого желания. Остающееся же население многих стран, в том числе и Украины, готово идти на откровенное саморазрушение – сознательное и бессознательное – собственной страны, лишь бы не выпустить этот ориентир перводвигателя из поля зрения.

То же самое замечание справедливо и относительно коллективных субъектов (государств), которые в подавляющем большинстве включены в этот поток. А те из государств, которым всё еще удается сохранять суверенитет, лишь стремятся занять желанное место на вершине геополитической пирамиды, тем самым только подтверждая историческую инвариантность энтелехийного принципа.

В эти индустрии моды и поддерживающие их технологии вложены такие мощные ресурсы, что простой человек не в состоянии им противостоять. Поэтому владелец, например, Mercedes или iPhone будет до последнего убеждать всех вокруг, что приобретение этих вещей явилось его сознательным свободным выбором, а кухонная дискуссия двух друзей превращается в неотслеживаемое простое повторение монологов ведущих воскресных новостей (и это хорошо, когда эти друзья смотрят один и тот же канал). Самостоятельное мышление всегда было большой работой – в современном мире оно возможно только вопреки, а не благодаря. Сегодняшние манипуляционные технологии настолько изысканны и утонченны, что позволяют добиться того, чего не удавалось никогда раньше: с их помощью рабство осознается как господство, оно добровольно и желанно, свобода от принуждения (Жан-Франсуа Лиотар) в реальности обернулась свободой от свободы.

Очень похоже, что философские размышления, в том числе подобные этим, мало чем отличаются от других культурных артефактов и смахивают на частички плазмы, из которых состоят «релятивистские струи» – потоки материи, высасываемые из космических объектов черными дырами. Эти струи еще видимы, но вырваться из их космических смерчей уже невозможно. Итогом движения их материи с неизбежностью станет поглощение черной дырой – невидимым центром масс и причиной движения гигантских галактических систем. Наверное, наивно полагать, что существует простой рецепт выхода из сложившейся ситуации, тем более если учитывать, что описанные практики являются стратегиями модерного разума как такового. Однако исповедуя принципы идеальной коммуникации (Карл-Отто Апель, Юрген Хабермас), есть возможность, как минимум, постараться самому не впадать в безумие в мире всеобщего безумия. Пользуясь открытием Эдмунда Гуссерля, можно сказать, что сегодня как никогда нужна редукция, только не феноменологическая, согласно которой немецкий философ предлагал воздерживаться от веры в существование объективного мира, а через это – получать доступ «к самим вещам», а медийная или даже культурная (культурологическая), в процессе которой в скобки предлагается заключить медийный или – шире – культуриндустрийный дискурс и вступать в коммуникацию без абсолютной уверенности в предзнании «последней истины». Может, тогда мы сумеем приблизиться к действительной свободе…