Дело в том, что американская «Большая стратегия» (Grand Strategy – GS) прочно укоренена в либеральных идеологических основаниях. Как показывают американские историки, истеблишмент США уже более века убежден, что страна, ее экономика и образ жизни могут быть безопасны только в мире, живущем по принципу «открытых дверей», основанном на американской либеральной идеологии.
Либеральная идеология и онтополитика предопределяют формулировку и интересов, и опасностей существования политэкономии США. С самого начала GS основывалась на предположении, что единственной основой ликвидации уязвимости страны является достижение абсолютной безопасности. Было принято такое идеологическое экстерриториальное определение безопасности США, в соответствии с которым какие-либо преграды для действия или закрытость мира главным американским идеологическим и экономическим ценностям оказывается угрозой либерализму и внутри страны. Утверждается, что «здоровая» реализация либеральных ценностей и институциональных порядков в США полностью зависит от успешности и масштаба экспансии этих ценностей и институтов во всём мире. Как полагают ведущие американские научные школы международной политэкономии, американская миссия распространения демократии и либеральных экономических порядков никак не является альтруизмом, она вырастает из веры, что американские свободы не смогут выжить внутри страны, если безопасным для демократии не станет мир в целом. США станут чувствовать себя в безопасности и сумеют развивать свою политэкономию, только если будут окружены идеологически подобными государствами.
Как отмечает профессор международной политэкономии школы управления Техасского университета Кристофер Лейн, оказывается, что политическая философия американского либерализма вообще «нетерпима к другим политическим идеологиям. Американский либерализм полагает, что для того чтобы быть в безопасности внутри страны, он должен элиминировать враждебные идеологии за рубежом; он может сохранять гегемонию в стране, только обретая гегемонию за ее пределами. Американский либерализм, соответственно, – это гегемонная идеология дома и идеология гегемонии за рубежом, и это первоисточник американских имперских амбиций».
Воспроизводственная несостоятельность трансатлантизма
Важнейшее следствие мировой экспансии принципов либерализма – катастрофическая ситуация в сфере экологии и воспроизводства жизни. Объективным индикатором цивилизационного кризиса является прокреационная составляющая современного западноцентричного миропорядка. За фасадом общества изобилия и потребления скрывается фундаментальная биологическая безбудущность, прокреационная несостоятельность стран евро-атлантической цивилизации, условно объединенных в рамках Организации экономического сотрудничества и развития (OECD). Фактически с начала 1960-х, но особенно в ходе кризиса с 2007 года, стали очевидными неуправляемые тенденции физического вымирания большинства народов, подвергшихся в последние столетия наиболее интенсивной обработке либеральными порядками. В текущем году Германия достигла самой низкой в истории страны фертильности – в 1.36. Этот феномен называют Schrumpfnation Deutschland – «сокращающаяся Германия». Фертильность в 1.36 означает, что каждая новая генерация на одну треть малочисленнее предыдущей. Даже в относительно благополучных странах – во Франции, США и Скандинавии – фертильность едва дотягивает до 2.0, что также ниже необходимого показателя воспроизводства – более 2.1. В период кризиса – между 2008 и 2014 годами – уровень фертильности продолжил падение в более чем двух третях стран OECD. За последние 50 лет произошло драматическое снижение фертильности во всех странах OECD. Сегодня можно утверждать, что выстроенный в последние два века научный и дисциплинарный инструментарий трансатлантической капиталистической экономики не обеспечивает биологического воспроизводства стран европейской культуры. В условиях либеральной государственности проблема депопуляции пока не разрешима, депопуляция государств европейского мира продолжается более четверти века.
Следствием противопоставления принципов государства как института воспроизводства целого и неолиберальной программы, экспансии неолиберализма и экономической картины мира оказалось формирование рыночной цивилизации. Универсализированная рыночная метафора стала всеобщим дисциплинарным механизмом. Дисциплинарные процедуры и требования неолиберализма проецируются на все типы отношений. Как говорила Маргарет Тэтчер, «альтернативы нет», и «невозможно сопротивляться рынку». Ничто не может избежать превращения в товар. Человеческое тело уже давно стало предметом открытой купли-продажи. По словам Эндрю Кимбрелла, директора Американского фонда исследований экономических тенденций, «всё более и более американцев продают себя: свою кровь, сперму, яйцеклетки и даже новорожденных. Всё более и более исследователи и корпорации формируют рынки человеческих “продуктов”, включая органы, части внутриутробных плодов, ткани, клетки и гены. Эскалация цен создала настоящий бум на рынке человеческих тел». Фундаментальный переворот совершен также и в Католической церкви. По словам ведущих профессоров крупнейших иезуитских университетов Северной Америки, «всё имеет свою цену», универсальным основанием современности являются рыночные принципы, а потому – прибыль превыше всего.
К новой повестке дня
Мировой тектологической задачей ближайшего десятилетия (в духе Александра Богданова) является «историософская деколонизация» – избавление от тоннельного евро-атлантоцентричного мировоззрения, от диффузионистской трактовки мировой истории, в которой европейский культуропорождающий центр – Запад – исключительно благодетельно цивилизует мир, распространяя свои превосходные институты, свое влияние и власть на весь остальной мир.
«Европейский тоннель» как лоно мировой истории и мирового институционального процесса проблематизирован, вопрос о выходе к многоцивилизационному, многополярному миру переносится в практическую плоскость. Подвергается сомнению важнейший миф, на котором основан современный мировой порядок, – вера в то, что европейская цивилизация, «Большой Запад», обладает историческим преимуществом, уникальными расовыми качествами и высшей культурой, особой средой и возвышенным духом, которые «объективно» обеспечивают превосходство над всеми другими сообществами, во все исторические времена и по настоящее время.
В силу радикальности и масштаба трансформаций исчезают отношения нормальности, культурно-исторической и политической нейтральности. Все действия – даже повседневность – теперь пронизаны отношениями к нисходящим (деградационным) и восходящим (перспективным) мировым трендам. Мы своим существованием и действиями так или иначе вносим вклад в тот или иной тренд, поддерживаем воспроизводство кризиса или содействуем построению посткризисного мира.
Вместе с тем вполне очевидным становится грядущее новое глобальное финансово-технологическое зонирование и «огораживание», внутри отношений нового – поствестфальского – конституционализма и в рамках нового образовательного и идеологического ландшафта складываются невиданные ранее режимы доступа/открытости истории, «современных богатств» и будущего. Различным – с точки зрения способности знания и действия – народам приоткрываются различные возможности, шансы исторического творчества, суверенного развития и самодеятельности.
Знание о государственном деле и для него: значимость камерализма
Построение современного государства, его эффективная интеграция в международную среду и обеспечение экономического развития немыслимы без создания, освоения и развития соответствующей системы знаний, без включения в процессы развития знания, задаваемые лидирующими геополитическими проектами и знаниевыми сообществами. Для самоопределения и построения современной стратегии институционального развития государства и хозяйства необходим анализ их истории, эпистемологических и онтологических оснований базовых идей. Особое место должна занять история содержательных начал камерализма. Камерализм, сформированный в XVII-XVIII веках, сыграл огромную роль в развитии европейской цивилизации, существенно повлиял на становление обществознания и моделей капитализма континентальной Европы, американской школы политической экономии, на образование экономической профессии, социологии и социальных исследований в США, на складывание англосаксонской версии административных наук.
Необходимо новое прочтение истории политической экономии в ее взаимодействии с камерализмом. Ну и самое важное – камерализм сыграл исключительную роль в создании регулярного государства, построении Академии наук и университетского дела в XVIII-XIX веках в России.
Итак, стоит проблема онтологии политэкономии, которая свертывала бы в себе, «снимала» ключевые аспекты и проблематику современного глобализирующегося, основанного на знании капитализма в его динамичном взаимодействии с региональными и национальными экономиками. Построение такой онтологии потребует анализа истоков государствостроительных дисциплин: политической экономии в широком смысле слова, административных и политических наук.
Контекстом для оформления и развития камерализма служил процесс образования государств и межгосударственных отношений в поствестфальской Европе. Отсюда так важна его содержательная реконструкция в современной ситуации, в условиях грядущего глобального «реструктурирования», когда намечен, по сути дела, демонтаж вестфальских принципов. Доминирующей политикой глобализации развернута интенсивная работа по гомогенизации и образованию институционально и идеологически единого проcтранства глобального капитализма. Трансатлантический мир устремлен к полному воплощению в жизнь неоклассическиих экономических моделей, основанных на теориях либерализма. Намеченное в ближайшее время создание упоминавшегося ТТИП и Транстихоокеанского партнерства (ТТП) должно окончательно реализовать либеральную идею единого и гомогенного политэкономического пространства, лишенного государственных и национальных препятствий – границ.
Мы проводим здесь прямую историческую параллель и с постсоветским периодом, когда появилось множество «новых государств» и все они оказались в ситуации сложного реформирования, государственного и институционального строительства, и с современным реструктурированием миропорядка.
Сегодняшняя ситуация характерна активными действиями по глобализации мероприятий по экспорту институтов и экспансии способствующей этому транснациональной «идеологической помощи».
Реконструировать институциональный смысл тех или иных доктрин и технологических принципов общественной (рыночной) организации возможно только на фоне достаточно широкого исторического анализа – институты, их эволюция видны только в контексте истории и масштабных эволюционных изменений. Надо отметить, что практика камерализма была вытеснена либеральной программой, предана забвению и не получила значимого статуса ни в исторических, ни в экономико-методологических работах советского периода. В силу языковых, понятийных и этимологических различий многие ученые, работающие в англосаксонской традиции, также трактуют камерализм лишь как германскую версию меркантилизма. Это делает, например, Иммануил Валлерстайн в своем фундаментальном труде по истории европейской и мировой экономики. Подобное же отождествление мы находим и в «Энциклопедии социальных наук», написанной ведущими англоязычными учеными в конце 20-х годов XX века.
