Демократию в каждом конкретном случае следует понимать как оригинальную модель, пригодную для использования в определенной стране в целях ее развития, а не как некритическое заимствование с Запада, как это было при Ельцине, когда гиперлиберальные сценарии, реализованные в российской экономике, привели к резкому падению жизненного уровня подавляющего большинства россиян. Именно тогда у преимущественной части населения России выработалось устойчивое неприятие демократии, сопряженной с таким экономическим курсом и осуществленными рыночными реформами. Поэтому большинство поддержало протекционистский социальный курс Путина, в результате которого удалось добиться роста благосостояния, особенно в крупных городах. Россияне высоко оценили и внешнеполитический курс своего президента, которому удалось вернуть России роль мировой державы. Впоследствии, после восстановления полного экономического и политического суверенитета страны, дуумвират Путин–Медведев начал осуществлять тотальную модернизацию, но без рабского подражания западным моделям и без катастрофических последствий от предпринимаемых шагов, как это было при Ельцине.
Бывший сотрудник органов госбезопасности и юрист по образованию, Путин старался действовать подобно вернувшемуся в качестве государственного герба двуглавому орлу, одна из голов которого обращена к Западу, а другая взирает на национальные культурные корни и православную традицию – но и эта цивилизационная специфика России не лишена определенного лоска европейскости. Между тем в России еще остаются острые проблемы. Наиболее значимая из них – демографическая политика, которой так пока и не удалось стать достаточно эффективной. Не получается развернуть в обратном направлении тенденцию сокращения численности населения, обозначившуюся в начале 90-х и проявившуюся в ежегодной убыли в среднем на 700 тысяч человек. Этот показатель был лишь частично компенсирован продолжающимся возвращением в Россию русских с постсоветского пространства.
Таким образом, сейчас – после уже двух упущенных возможностей во второй половине 60-х и в конце 80-х – самом начале 90-х – появляется, может быть, последний шанс запустить общеевропейский интеграционный процесс. Это особенно важно в целях сдерживания почти полуторамиллиардного Китая и упрочения контроля над гигантскими сибирскими территориями между Уралом и Тихим океаном с их огромными природными ресурсами и вместе с тем с населением, составляющим менее одной пятидесятой части от 140 миллионов граждан России. Расширенная Европа, которая в полной мере может быть названа EURUSSIA, должна на равноправных началах включать Евросоюз (вероятно, без Великобритании), Россию, Белоруссию, Украину и Казахстан. Это объединение в отдаленной перспективе должно стать единым геополитическим союзом. Такому союзу придется в экономической, демографической и культурной областях успешно сосуществовать и конкурировать с двумя мировыми силами. Одна из этих сил – Китай, всё более склоняющийся к неоконфуцианству и лишь по названию остающийся социалистическим. Другая сила – это американская сверхдержава, в настоящее время переживающая кризисные процессы, но всё еще остающаяся наиболее мощной и влиятельной в мире. Соединенные Штаты могут действовать в паре с Великобританией – если, конечно, Лондон так и не решится не на словах, а на деле присоединиться к Евросоюзу и окажется отдаленным восточным форпостом американской империи. К тому же экономическая мощь Соединенных Штатов позволяет им по-прежнему играть в мировой экономике ведущую роль – с ВВП в более чем 16 триллионов долларов. Стремительно развивающаяся китайская экономика пока что на втором месте в мире с ВВП, превышающим 8 триллионов долларов. То есть в абсолютных показателях ВВП Китай всё еще серьезно отстает от Соединенных Штатов.
Подобная экономическая и геополитическая интеграция между двумя половинами Евразии (первым шагом в этом направлении могло бы стать окончательное преодоление анахронизма визового режима) способна наверстать прошлые упущенные возможности. И в перспективе EURUSSIA может стать новым мощным субъектом – наследником двух крупных империй, существующих в современном глобализированном мире, – Российской Федерации и Европейского союза. Разумеется, речь не идет о вступлении РФ в ЕС. Эта интеграция должна происходить постепенно, путем селективного взаимопроникновения, выравнивания и согласования всех внутренних стандартов и правил и – что особенно важно – при взаимном уважении общих ценностей. Для этого прежде всего следует избавиться от близоруких и тупых русофобских и еврофобских клише, эксплуатируемых определенными политическими и интеллектуальными элитами обеих частей Северной Евразии. Следует отметить, что эти стереотипы – не антикоммунистические, но именно русофобские – слишком укоренились в сознании европейских элит независимо от того, какой на самом деле была российская государственность. Скажем, в течение 70 лет советской власти эти стереотипы маскировались риторикой антикоммунистического сдерживания. Известный российский журналист Виталий Третьяков по этому поводу замечал: «Россия пойдет только на равноправный союз с Европой, то есть с Евросоюзом. Причем она придет к этому союзу не в одиночку, а во главе своего собственного (Российского) союза, примерно совпадающего с историческими границами Российской империи и Советского Союза (восточноевропейского православия)».
В продвижении в этом направлении, как это часто бывает, экономика и связанные с ней сферы государственной деятельности оказались далеко впереди чистой политики.
Словом, Европе не следовало бы упускать свой третий – и вероятно, последний – шанс. Россия не только богата природными и энергетическими ресурсами, для транспортировки которых созданы разветвленные системы трубопроводов, управляемые главным образом государственными концернами типа «Газпрома», «Роснефти» и «Транснефти». У нее еще есть и собственные технологические ноу-хау – например, в рамках государственной корпорации «Ростехнологии». Вместе с тем даже если России и удастся воссоздать большой Российский союз, куда могли бы войти Белоруссия, значительная часть русскоязычных и православных территорий Украины и, быть может, северо-западного и северного Казахстана, ей всё равно будет нелегко сохранить единоличный контроль над всей Сибирью перед лицом китайских амбиций. Еще в 1967 году маршал Линь Бяо, фигура номер два в маоистском Китае, говорил: «Мы утверждаем, что большая часть территории Сибири принадлежит Китаю». Можно, конечно, полагать, что подобные настроения – как и сама эпоха «великого кормчего» – в далеком прошлом. Как знать. Голые цифры свидетельствуют о том, что 140 миллионов россиян явно не достаточно для противодействия давлению со стороны Китая с населением в 10 раз большим.
В свою очередь и обрубок в виде Западной, Центральной и Южной Европы, помпезно называемый Европейским союзом, густонаселенный, с развитым гражданским обществом, всё более и более метисизирующимся, бедный природными и энергетическими ресурсами, испытывающий кризис своей идентичности и лишенный общей геополитической перспективы для дальнейшего развития, которое бы выводило его за рамки одного лишь общего рынка и единой валюты, нуждается в России. Две части Евразии, как две половинки яблока: если они будут разделены, то неизбежно обрекут себя на экономический и геополитический упадок и превратятся в провинциальные регионы, вынужденные заискивать перед иными – гораздо более мощными и решительными – глобальными игроками.
Перевод с итальянского
