Эмпирически сложился алгоритм нашего совместного творчества. При встречах я излагал Святославу концепцию всего произведения в целом и каждого отдельного урока. Определял в качестве персонажей картины исторических персоналий и те роли, которые они, по моему разумению, должны «сыграть» в контексте драматургии всего произведения. В общем виде объяснял композицию всего живописного полотна и его фрагментов, те векторы, по которым было бы интересно проследить развитие социальных явлений и символизирующих их лиц.
Через какое-то время молодой художник приносил эскиз, который мы с ним обсуждали воистину с научной скрупулезностью, не оставляя вне критического анализа ни квадратного сантиметра будущего живописного полотна. Случалось, от предложенного эскиза в результате обсуждения не оставалось практически ничего, но это не смущало нас: отрицательный результат и в науке, и в искусстве бывает порой не менее важным для общего замысла, нежели результат положительный.
Сарказм является определяющим художественным приемом в отношении ряда наиболее одиозных персонажей. Чего стоит красный (и по политической сути, и по цвету на картине) бес Троцкий, кровавой гориллой усевшийся на гребне стены Московского Кремля? Или подчеркнуто карикатурный (словно с публицистических рисунков Кукрыниксов) доктор Геббельс, зашедшийся в истерике параноидальной шизофрении перед микрофоном вещающей в мир фашистские человеконенавистнические идеи радиостанции? Для фашистов, для тех, которые проповедовали идею «перманентной революции» как инструмента геноцида русского народа, не может быть иного средства художественного отображения, нежели гротесковый сарказм.
Мягче, но тоже карикатурно, как парафраз известной картины художника-передвижника Василия Перова «Охотники на привале», подана нами лихая троица, развалившая по пьяной лавочке в белорусском Беловежье Советский Союз – Борис Ельцин, Станислав Шушкевич, Леонид Кравчук.
Не только колючий осуждающий взгляд притаившегося за их спинами Александра Лукашенко стал моральным и политическим приговором разрушителям, но и помещенный в левом нижнем углу композиции фрагмент, запечатлевший триумвират победителей во Второй мировой войне – генералиссимуса Иосифа Сталина, президента США Франклина Рузвельта и премьер-министра Великобритании Уинстона Черчилля. Они еще вместе перед фото- и кинокамерами ведущих информационных агентств мира. Еще впереди совместная победа, но видно, что каждый из сильных мира сего занят своими мыслями, а все вместе они уже смотрят в разные стороны. Сегодня они еще союзники в переговорной Ялте, но не за горами речь Черчилля а Фултоне, ставшая сигналом к холодной войне, аукнувшейся «железным занавесом», на десятилетия отгородившим СССР от остального мира.
Ни один персонаж картины не является изолированным идейно-смысловым элементом. Все они связаны (повязаны?) друг с другом и все вместе – со страной и ее историей. Связаны, стянуты в том числе и композиционными элементами: изгибающимися, как волны реки времени, как языки пламени, диагоналями текстового свитка и киноленты – наиболее детерминированной приметы века.
Вот взошедшие на трибуны четыре вождя из разных периодов советской эпохи – Ленин, Хрущев, Брежнев, Горбачев. Каждый вскинул в характерном указующем жесте руку. Только указывают они путь народным массам… в разные стороны! Впрочем, есть и нечто общее между ними – откровенное фиглярство и фанфаронство по образцу незабвенного гоголевского Хлестакова.
Но основной исполнительский элемент в развернутой нами живописной опере – дуэты.
Вот «сладкая парочка» руководителей думских фракций – Зюганов–Жириновский. И вроде, бранятся они с думской трибуны и в кулуарах, разоблачают и угрожают, а действо их всё отчего-то воспринимается нами парным эстрадным конферансом, политическим театром далеко не лучшего пошиба. Вот так и играем годами, десятилетиями на политической сцене России, пропуская вперед энергичные волевые страны, выпуская пар столь необходимого России созидания в бессмысленный, даром что громкий и резкий, свисток…
Вот Чубайс и его ваучер – оба бесполезные жульнические обманки.
Вот «плохой» гешефтмахер Березовский, сбежавший от справедливой кары в неразборчивый Лондон, и оставшийся в Отечестве и, следовательно, «хороший» бизнесмен Абрамович. Только как-то не по себе от вида этой «плохой»-«хорошей» парочки. Так и подмывает взять кисть, набрать на нее с палитры черной краски и провести между ними на картине две параллельных черточки – знак равенства.
Вот Путин и Обама. О них я уже писал выше. Хочется добавить в адрес нашего лидера: держитесь, Владимир Владимирович, на Вас с надеждой смотрит все прогрессивное человечество.
Дуалистический дуэт в нашей мистерии составляют не только исторические персонажи, но и значимые предметы. Фашистские штурмовики в атакующем строе и строй советских воинов-победителей на параде Победы с поверженными на брусчатку Красной площади знаменами и штандартами Третьего рейха.
Мамона, чей жизненный смысл – деньги, играет миром, как марионеткой. И вот другая пара всё с той же мамоной: продавший себя за злато лысый толстяк и нависший со спины над его головой не то дядюшка Сэм – символ капиталистической Америки, не то магистр всесильной масонской ложи с шестиконечной звездой на муаровой ленте цилиндра.
Значимые для мирового развития события подтягиваются через эпохи, столетия одно к другому по принципу гносеологического тождества. Чаще – кажущегося тождества.
Великая французская революция и ельцинский либеральный демарш у Белого дома в Москве. Тогда доморощенным либералам казалось, что, подобно восставшим против феодальной отсталости галлам, они творят историю, а оказалось, что они задержали поступательное движение многострадальной матушки-России еще на годы ельцинского хмельного самоуправства.
Даже тексты на пространстве мистерии стремятся составить пары. Указ императора Александра II, отменивший крепостное право в России, и заверение Путина, что мы готовы к честной конкуренции во всех сферах общественного бытования. Перекличка благих начинаний через века.
Особо хочу отметить самый важный для меня фрагмент картины, ее смысловой посыл в будущее. Он и композиционно выстроен с таким прицелом – в правом верхнем углу общей композиции.
Именно оттуда открывается путь за пределы нашей ярмарки тщеславия, нервной, смутной, непредсказуемой мистерии еще только складывающегося, закипающего созидательными и разрушительными энергиями века.
Всё дорого памяти моей и мило душе в этом завершающем нашу ознакомительную экскурсию фрагменте отраженной на художественном полотне социологической метафоры.
В русских народных сказаниях развилка дороги – это всегда выбор судьбы. Направо пойдешь, налево пойдешь… И обязательно заманчивой перспективе успеха и счастливого обладания в качестве отрезвляющей альтернативы противопоставлена трагическая развязка: «Головы не снесешь».
А тут своей волей я обозначил такой символический перекресток, от которого обе дороги ведут в территорию надежды. Потому названия ведущих российских научных центров – «Сколково» и «РАН» – звучат во мне бравурной музыкой.
Знаю, и Инновационный центр и технопарк в московском Сколково, и Российская академия наук переживают не лучшие времена. Но ведь надежда оставляет нас последней…
Потому и ведущий офис РАН с характерной анодированной конструкцией сложных антенных систем на крыше, метко прозванной в народе «золотыми мозгами», видится мне в контексте мистерии эдаким стилизованным ракетоносителем к неведанным человечеству научным горизонтам. Вот и экипаж я для него подобрал по своему разумению оптимальный и отобразил тремя портретами на последнем, завершающем хронику сущего мотке кинопленки.
Кому неведомы эти люди, представлю их в очередности слева-снизу по направлению направо-вверх: Андрей Григорьевич Здравомыслов, Владимир Александрович Ядов и ваш покорный слуга – Геннадий Васильевич Осипов. В далеких уже 60-х мы начинали сложный, временами трагический после десятилетий запретов и строгих ограничений со стороны партократического режима процесс возрождения отечественной социологии. Каждый из нас шел своим путем, а в итоге пройденный нами путь выразился в три самостоятельных самоценных направления. Других не случилось. Поверьте мне на слово.
Экипаж мечты… И что с того, что мы с Владимиром Александровичем разменяли девятый десяток, а Андрей Григорьевич уже покинул нас. Метафора способна остановить, законсервировать время. Хотя бы на исписанном масляными красками полотне, названном загадочным и интригующим словом «мистерия».
По крайней мере, хочется в это верить…
