Альманах РиЭ

Альманах №19

Альманах №18

Альманах №17

Альманах №16

Альманах №15

Семинары ИЦ «Аксиология»

Аксиология и онтология Зла

Манипуляция сознанием

Akashi

Эзотерика вчера и сегодня

Transhumanism

Аксиология трансгуманизма

 

Сравнительно поздний поиск Россией своих цивилизационных маркеров привел к тому, что физико-географические параметры ее государственной территории (почти небывалая в истории величина территории, гигантское климатическое и природное разнообразие) непосредственно, напрямую стали рассматриваться как возможные элементы цивилизационной идентичности. По всей видимости, это была очевидная образная экономия – такой подход не требовал поначалу очень серьезных интеллектуальных и культурных усилий. Кроме того, иностранцы, в основном европейцы, уже успели оценить в своих путевых записках и трудах о России ее беспрецедентные пространственные размеры, заложив тем самым первоначальную культурную традицию феноменологии российских пространств.

Однако использование географических образов огромных, пугающих и бесконечных пространств в качестве одного их главных маркеров цивилизационной идентичности России породило и ряд проблем – как для исследователей, так и для авторов текстов, представляющих таким способом цивилизационное ви­ˆде­ние России. Для исследователей подобной проблематики камень преткновения связан с трудностями научного системного анализа географических образов, замещающих и/или выражающих ядро цивилизационной идентичности. Трудности же авторов репрезентативных текстов находятся в области синкретического, нераздельного восприятия и воображения истории и географии цивилизации, в ситуации сжатия их в своего рода ментальный ком, ясно выражающий эмоции автора, но затемняющий часто сами специфические планы выражения.

Вообразить Россию: к онтологии проблемы

География воображения, имажинальная – или образная – география – ментальное порождение эпохи Модерна в самом широком смысле. Пост­модерн лишь по-настоящему осознал эту проблематику – в отличие от предыдущей исторической эпохи – и перевел игру в миттельшпиль, то есть заострил самые важные и существенные вопросы в рамках образно-географического мышления. По сути дела, в контексте процессов глобализации/глокализации/регионализации – как бы к ним ни относиться – страна, регион, территория могут существовать и очень часто фактически уже существуют в разнообразных коммуникативных и коммуникационных полях как мощные или слабые, сложные или простые, широкие или специализированные виртуальные образы. От продвижения, развития, формирования таких образов непосредственно зависят политика, экономика, социальные отношения, культурные репрезентации страны или территории. Мы склонны употреблять здесь понятие географического образа – постольку, поскольку именно конкретное географическое пространство со всеми его социокультурными, художественными, политико-экономическими коннотациями задает в основном параметры, условия репрезентации и интерпретации практически всех возможных в данном месте и в данное время дискурсов.

Не отвергая, а по сути развивая циви­лиза­ци­он­ное ви­ˆ­де­ние и цивилизационную интерпретацию такой постановки вопроса, сконцентрируем наше внимание на способах дискурсивных построений, обеспечивающих определенное волновое представление образных географий страны – в нашем случае России. Базовые цивилизационные установки в отношении России представляют собой, с нашей точки зрения, концептуальный консенсус, состоящий из трех основных положений:

  • Россия является достаточно автономной цивилизацией;
  • Россию можно рассматривать как цивилизацию-спутник европейской цивилизации, многим обязанную именно европейской цивилизации;
  • Россия вполне вообразима как цивилизация-государство, в рамках которой подавляющее большинство возможных социокультурных и политико-экономических дискурсов осмысляется посредством перевода в доминирующие способы репрезентаций как государственные, государственнические или парагосударственные.

Исходя из этого, воображение пространства России и в России связано, безусловно, с проблематикой европейских дискурсов воображения пространства. Власть и образы пространства в России чаще всего объединены достаточно типовыми репрезентациями и дискурсами государственного или парагосударственного характера. Наконец, главный вопрос воображения пространства России состоит в следующем: как российская цивилизация-государство может обеспечить, создать, поддерживать достаточно автономные образно-географические дискурсы, идентифицирующие ее цивилизационную уникальность, дистанцирующие ее от других цивилизаций и легитимирующие ее как коммуникативную целостность в мировом пространстве цивилизаций?

Что же значит: вообразить Россию? Россия сама по себе не является сколько-нибудь значимым образно-географическим проектом для тех или иных социокультурных сообществ – на ее государственной территории или за ее пределами. В то же время Россия не является масштабной знаково-символической конструкцией, создаваемой на базе неких общих представлений об ее географии – физической, экономической, политической, культурной. С нашей точки зрения, вообразить Россию – значит вообразить разбегание, расширение, всевозможные трансформации и взаимодействия тех географических образов, которые создаются, строятся, разрабатываются, творятся как исключения из общих географических предпосылок представления о России. Иными словами чтобы вообразить Россию, нужно упаковать, свернуть, сосредоточить все возможные экзогенные географические представления максимально плотно в знаково-символическом смысле. И тем самым попытаться породить с помощью образного сжатия и, может быть, образно-географического взрыва новые образно-географические дискурсы, не учитывающие в своем генезисе и развитии существования друг друга: они сосуществуют, они видят друг друга, но лишь в том пространстве, которое они создают своим собственным разбеганием друг от друга, своей собственной – неуничтожимой и неотменяемой – метапространственной трансверсальностью.

Что же является той ментальной меткой, которая поможет нам обнаружить подобное образно-географическое разбегание и, следовательно, так или иначе попробовать вообразить Россию? Мы можем рассчитывать в данном случае на понятие и образ Северной Евразии. Как понятие Северная Евразия «узаконена» традиционными географическими схемами и карто­графи­чес­кими проекциями ви­ˆдения мира. Как образ – географический образ – Северная Евразия до сих пор является полупустым отображением вполне европеизированных и односторонних, однонаправленных знаково-символических конструкций, призванных хоть как-то описать tabula rasa малочисленных коренных народов, чьи географические образы практически либо не репрезентируемы, либо не репрезентированы в рамках внешних по отношению к ним коммуникативных дискурсов. Но речь не идет о том, чтобы просто заполнить какой-то пустой образный ящик, ранее плохо использованный и маркирующий условное и безразмерное географическое пространство. Следует говорить о том, что образные географии России – коль скоро они могут быть представимы и могут развиваться как самостоятельные ментальные поля – должны быть «озабочены» Северной Евразией как потенциальным ментальным пространством локальных мифологий и мифологических конструктов синкретического толка и назначения. В то же время Северная Евразия может быть очень органичной, емкой когнитивно-географической оболочкой, когнитивно-географическим контекстом для многих образных российских географий, развивающих свою «северность» и «евразийскость» как некие вполне онтологические характеристики – без особого риска попасть в прокрустово ложе знаменитого образа России-Евразии 1920–1930-х годов.

Научно-идеологический, геополитический и культурный проект евразийцев привлек внимание к той идеологической и образной значимости географического пространства для российской цивилизации, которая до тех пор не выступала в сознании западноцентричных ученых и экспертов как определяющая для ее понимания. Трудами Чаадаева, Соловьева, Ключевского, Данилевского, Ламанского, Бердяева были заложены основы и возможности подобного нового понимания, однако до появления работ евразийцев пространство российской цивилизации, историософии и истории рассматривалось все же в тех научных и идеологических дискурсах, в которых собственно «беспространственные» политические и исторические модели и репрезентации безусловно доминировали, а образы пространства выступали, как правило, в качестве дополнительной точки или угла зрения, помогающих лучше понять Россию на фоне западных государств и обществ.

Научные и культурологические заслуги евразийцев в сфере пространственного ви­ˆде­ния российской цивилизации были ограничены их идеологическим дискурсом, бывшим так или иначе в онтологическом плане западноцентричным. Идеологическое и геополитическое понятие Евразии, введенное евразийцами, играло на руку политическому консерватизму, набиравшему вес в Европе 1920–1930-х годов (особенно в Германии). Причем вне зависимости от того, хотели ли этого или нет сами евразийцы. Образ Евразии по евразийцам, бывший внешне антиевропейским, антизападным или, по крайней мере, а-западным, на самом деле представлял собой весьма эксцентричный вариант классической европейской геополитики в ее лучших моделях – начиная с Маккиндера и германских геополитических штудий. Мгновенный вывод выигрыша и дающие слоты каждому в колумб казино официальный сайт .

Иными словами появление евразийцев вполне можно было предсказать: российская цивилизация пытается проявить свою инаковость, «друговость» с помощью конкретного и мощного научно-идеологического проекта в пору своего политического кризиса, но этот Другой так или иначе остается европейским/за­­­падным Другим, а инаковость российской цивилизации может получить подтверждение только в рамках западных способов научной и идеологической верификации. Образ и проект Евразии (русской Евразии), выдвинутые евразийцами, тем не менее заслонили на какое-то – исторически продолжительное – время проблематику собственно идеологического значения пространства российской цивилизации, как бы заместили ее и скрыли от поверхностных исследовательских наскоков. В советскую эпоху изучение евразийства могло быть, несомненно, потенциально эффективной попыткой понять значение пространства в русской истории и политике (это касается, естественно, преимущественно западных исследователей и русских ученых-эмигрантов). Однако пост­советская идеологическая и дискурсивная ситуация обнаружила быструю и явную архаизацию старых западноцентричных попыток понять с помощью анализа евразийских, параевразийских и постевразийских теорий специфику развития российской цивилизации, а вместе с тем и роль пространственных образов в этом развитии.

Цивилизация географических образов

Пытаясь акцентировать внимание на проблематике условной ментальной воли к образам/географическим образам, приходится задумываться о той цивилизационной специфике России, которая, возможно, не описывается отмеченными ранее концептами. В сущности, пространство российской цивилизации – в той мере, в какой оно представимо в рамках любой социокультурной манифестации или репрезентации, – обладает онтологической двойственностью. Оно вполне образно и содержательно может быть описано и охарактеризовано внешними наблюдателями из иных, хотя бы и соседних, цивилизаций и культур. И в то же время оно может быть описано изнутри как пространство предстоящее, как бы еще незанятое и пустое – как пространство, постоянно ждущее воли к освоению, и это освоение пространства становится часто некой постоянной онтологической модальностью. Российское пространство повсеместно находится, пребывает в стадии перманентного освоения, и тем самым оно осуществляется в образном плане как пространство перехода и как лиминальное, пограничное, фронтирное пространство. Подобная пространственно-цивилизационная фронтирность может показаться вполне типологическим случаем – в сравнении, скажем, с латиноамериканской цивилизацией. Однако слишком, может быть, затянувшаяся в масштабах европейского цивилизационного времени фронтирная история России (чего, кстати, все же нет в рамках латиноамериканской цивилизации – там фронтир укладывается во вполне западные по происхождению образы его преодоления и переживания) может подсказать нам, что внешняя фронтирность российских пространств – признак, возможно, совершенно иного типа цивилизационного осмысления и воображения собственного пространства.

Узнаваемая классика

Burj Al Arab 370+

Музыка русских и зарубежных композиторов XIX и XX веков

Burj Al Arab 370+

Произведения Бетховена

Burj Al Arab 370+

Музыка разных столетий: от XVIII до XX

Burj Al Arab 370+

Балетная музыка Чайковского, Адана, Минкуса, Петрова

Календарь РиЭ.
26 октября

События

1815 – Основано литературное общество «Арзамас».

1824 – В Москве официально открылось здание Малого театра.

1930 – В Ленинграде состоялась премьера балета Дмитрия Шостаковича «Золотой век».

В этот день родились:

Доменико Скарлатти (1685–1757) – итальянский композитор и клавесинист.

Василий Васильевич Верещагин (1842–1904) – выдающийся русский живописец и литератор.

Андрей Белый (1880–1934) – русский писатель, поэт, критик.

Дмитрий Михайлович Карбышев (1880–1945) – российский и советский фортификатор, военный инженер.

Николай Леонидович Духов (1904–1964) – советский конструктор бронетехники, ядерного и термоядерного оружия.

 next

@2023 Развитие и экономика. Все права защищены
Свидетельство о регистрации ЭЛ № ФС 77 – 45891 от 15 июля 2011 года.

HELIX_NO_MODULE_OFFCANVAS