Н.В. Котрелёв: «В мире стержень мировой истории – это борьба с христианством, борьба на его истребление»
Интервью литературоведа и историка культуры Николая Всеволодовича Котрелёва альманаху «Развитие и экономика»
Источник: альманах «Развитие и экономика», №10, июнь 2014, стр. 148
– Николай Всеволодович, закодирована ли национальная идея в русской культуре и литературе, которой Вы занимаетесь всю жизнь, и можно ли ее дистиллировать?
– Дистиллировать можно и нужно напитки выше 30 градусов. А опьянение национальными идеями – скверное дело. Даже если они кого-то воодушевляют, это не дистиллят, а эманация. Вот как в лес вы приходите и слышите, что лес живет, он ароматен, душист, иногда без всякого вторжения человека или животного он вонюч, растения сами по себе бывают вонючие. Но он сам всё это источает и этим живет. Я хочу подчеркнуть простую истину. Всё, что я могу Вам сказать, это слова не философа. Это слова среднего человека среднего образования. Вот я есмь средний человек, наделенный некоторым здравым смыслом и совестью. Я говорю честно, стараюсь говорить последовательно. К философии это не имеет никакого отношения. Вы разговариваете с московско-арбатским старожилом. Что же до национальной идеи – то это очень поздний продукт. Национальная идея появляется в XVII-XVIII веках. Вико, Гердер… До этого было племя, племенная история, была семейная история, отношения кровного родства, близости. Но не национальная идея решала историю и влияла на ее становление. Племена приходили, вырезали другие племена. Но как это всё склеивалось? Не по национальному признаку. Единственным народом с подобным мироощущением и самосознанием был народ еврейский. А потому все национальные идеи так или иначе выстраивались по модели библейской истории и, соответственно, по обычаю носителей этой культуры, того исторического предания, которое евреи умели при любом повороте истории сохранять, мысля себя именно как особый и отдельный народ – но как народ перед Богом. И только поэтому к язычникам они относились не так, как к себе. Оттуда идут все поиски какой-то национальной идеи – русской или романской, немецкой, любой другой, по крайней мере, в европейской истории. За появлением и вызреванием национальных идей стоял распад того представления о мире, которым жило всё человечество до появления множества национальных идей. В XIX веке начинается буйство – болгарское возрождение, ирландское возрождение, каталонцы и баски, украинцы… Причем чем сильнее была – в прямом смысле, физически – нация, тем больше она заботилась о своей национальной идее, которая осуществлялась любыми средствами. Например, представления о единстве, вся деятельность по воссоединению народа, принудительному соединению народов германских княжеств и королевств – это следствие именно национальной идеи. Бисмарк уже был воспитан в потребности соединить то, что никогда не хотело соединяться. Священная Римская империя германской нации – это не национальная идея. Точно так же и сильное русское государство стало вырабатывать русскую идею, грубо говоря, только в середине XIX века. Уже с рубежа XVII-XVIII веков, у тех же Вико и Гердера как главных прародителей, национальная модель стала вполне четко развиваться. Но она претворялась в жизнь далеко не сразу. Для того чтобы славянофилы стали говорить о русской идее, потребовалось 100 с лишним лет вот такого «идейного варева». И нужно было найти кого-нибудь, кто был способен эту идею осуществить. Оказалось, что это продуктивная модель мысли и исторического движения – но в то же время и ущербная. Не ей бы надо руководствоваться. А чем же? Вероятно, имперской идеей. Византия не знала национального деления в современном смысле слова, сообразно с «национальными идеями». Собственно, и Россия не очень его знала. Были различия, но они осознавались просто в том смысле, что люди разные. На русской почве славянофилам пришлось искать русский народ в неких подобающих исторических агентах и деятелях. При этом в качествах народа существовали довольно серьезные сомнения. Вот такое вынужденное признание правды. Конечно, потом появилась очень даже мощная и серьезная дисциплина Völkerpsychologie, то есть анализ психологии народов – опять-таки немецкая наука. Это были анализ данностей и попытка реконструировать по данностям единство мыслимое, но не всегда ощущаемое, не всегда, быть может, реально существующее. И тогда шла речь о воспитании сообразно с кем-то вымышленной идеей воспитания всех остальных. А воспитание далеко не всегда продуктивно. Стало быть, с одной стороны, национальная идея есть, а с другой стороны – ее как бы и нет. Это конструкт неоднозначный, неоднозначный даже в исполнении партии близких друг другу людей, произвольно ветвящийся и легко превращающийся в идеологию, по крайней мере, в момент исполнения. С трибуны пресловутой ПАСЕ один из киевских лидеров намедни сказал: «Русские человечки вас сначала накормят, а потом зарежут». Мы-то все верили и верим, что русский человек добр и приветлив, а всё ж – в то же время не больше ли у нас народу сидит за чистую уголовщину, чем у других наций? Национальная идея, если она сознается, должна быть жизненным примером для тех, которые ее сознают. А под знаменем марксизма-ленинизма или торжества демократии, под любым западным знаменем национальная идея превращается во что-то человековредное, неудобоносимое, лишнее. Нужно ради нее или «Краткий курс истории ВКП(б)», или «Майн кампф» издавать, или «Голос Америки» и «Свободу» образовывать. Что-нибудь из той области, которая человечеству вредна – из области людоедства.
– Вы полагаете, что нынешние поиски совершенно не нужны? Не стоит этим заниматься?
– Поиски… Можно искать Беловодское царство, можно искать «затерянный мир», можно искать элементарную частицу или планету, если она предсказана. Но искать то, что есть, – нельзя. Национальная идея – если она есть – живет во мне, в вас, в ваших соседях либо – превратно – в наших врагах. Но искать ее не надо. Ее надо исповедовать.
– Я имею в виду в данном случае – искать такую чеканную формулировку, которая объединила бы и сплотила народ.
– У нас 10 мудрецов сядут и потом начнут чеканить, возьмут и напечатают. Найдется 11-й, который скажет: «Вы, ребята, неправы категорически». И что-нибудь такое про Святого Владимира откроет, что… Нет, нужен необоримый процесс. Человек думает – и всякое думание сдвигает, претворяет все в мире. Культ творчества – это бред, потому что творишь ты или не творишь, а твое мышление и твое слово претворяют весь объем, весь наличный, исторически данный от Адама и Евы объем исторической жизни. Всякое движение, с одной стороны, следует приветствовать как творческое. С другой стороны, нужно понимать, что оно вредно, так как открывает, творит новые вины в тебе самом, в человечестве. Послушаем страшные стихи Вячеслава Иванова, которыми – в 1919 году – он признавал свою, и друга, к которому обращено стихотворение, и многих вину в гибели своего и всех мира:
Г.И. Чулкову
Да, сей костер мы поджигали,
И совесть правду говорит,
Хотя предчувствия не лгали,
Что сердце наше в нем сгорит.
Гори ж, истлей на самозданном
О, сердце-Феникс, очаге!
Свой суд приемли в нежеланном,
Тобою вызванном слуге!
Кто развязал Эолов мех,
Бурь не кори, не фарисействуй!
Поет Трагедия: «Всё грех,
Что воля деет. Все за всех!»
А Воля действенная: «Действуй!»
– Правильно ли я понимаю то, что Вы сейчас сказали: национальная идея живет и стихийно развивается в нас?
– Разумеется, она в какой-то мере управляема. Разумеется, мы воспитываем детей и должны отдавать себе отчет в том, что всё наше поведение так или иначе влияет на наших соседей по дому, в метро и по обе стороны океана. Человек един. Вообще, может быть, существует всего один человек. Но поэтому к каждому движению нужно относиться аккуратно, строго. Законы, которые перед тобой стоят, – это не законы национальной идеи, а то, что написано у Моисея, в Евангелии или донесено в предании. Национальная идея, как говорили латиняне, horribile dictu, слабее идеи имперской. Единственная культура, всерьёз честная, – это культура имперская. И в этом смысле Pax Americana – культура бесчестная, тогда как Pax Romana была культурой честной. Римляне таковы – и всё тут. А американцы таковы – да вот, присмотреться, не таковы, какими себя помышляют и навязывают другим. В этом смысле имперская идея не предосудительна, потому что ее столкновение с национальными идеями отчасти связано c болезненным развитием национальных идей как раковой опухоли. Большая общность стала распадаться, потому что в Европе утрачивалась религиозность общность, разрывалась связь христианская. Но человеку невозможно быть одному. А кто же тогда мои близкие? Ну как же, мы все – немцы, немцы! И не смейте спорить! А то, что баварцы – католики, а пруссаки – протестанты, это же забыто. Как какой-то малопочтенный писатель от лица редактора пишет в «Независимой газете»: «Человек может исповедовать любые средневековые представления – иудаизма, христианства, магометанства, но жить-то надо по законам XXI века». Этот писатель навязывает мне антропологическую парадигму, мне несвойственную. Он меня ломает и считает себя законодателем. В другой своей статейке он говорит: «Скоро вас бить будем, как лапутян». В Лапутии били воздушными шариками, да только этот писатель за Лапутию прячет реальную угрозу, напоминает о силе ягоды ежевики. Я боюсь этих людей, живущих по законам XXI века.
