Да, именно такое замыкание предполагает диалектический характер перезагрузки культуры: только будучи субъектом истории, можно обрести логику становления себя как субъекта культуры (речь не идет о тех, для которых культура выступает сферой профессиональной деятельности). В противном случае звенья этой цепи рассыпаются на отдельные фрагменты, блокированные шлюзы, в которых полномерная логика развития индивида как субъекта культуры просто невозможна. В замкнутых шлюзах разорванной целостности возможно лишь одно – реализация отдельных частных интересов. Например, доступ к культуре для того, чтобы развлечься. Или ее освоение – для обретения формальных знаков, обозначающих готовность индивида стартовать на рыночной дорожке. Или творчество – для совершенствования своего качества как товара на рынке труда. И если целостная взаимосвязь этих звеньев становится предпосылкой развития и субъектности индивида, и самой культуры, то в случае их разомкнутости – лишь условием формирования потребительского (отчужденного) отношения к культуре, с одной стороны, а с другой – принуждением культуры к превратным формам существования, неизбежно ведущим к ее мутации.
Третье. Перезагрузка культуры должна осуществляться в логике диалектического развития. Только диалектический характер развития предполагает живое выявление противоречий и возможность их разрешения, что позволяет не только сохранять, но и наращивать потенциал развития и культуры, и общества, и человека.
И кроме того, не следует забывать, что без драматургии общественных отношений не может быть и искусства.
Культура как всеобщее: освоение «чужой» территории. Концепт «Красный трактор»
Итак, выше мы показали, при каких условиях перезагрузка культуры предполагает воспроизводство ее как гештальта всеобщего.
Но теперь возникает такой вопрос: может ли культура, неся в себе отношение всеобщего (в-себе-бытие), одновременно быть еще и всеобщим отношением (бытие-для-иного)?
Это далеко не праздный вопрос – он продиктован самой природой всеобщего. Скажем точнее – диалектикой становления культуры как целостного феномена, несущего в себе единство всеобщего как содержания и всеобщего как формы.
Другими словами может ли культура как гештальт всеобщего быть всеобщим императивом всех сфер общественной жизнедеятельности человека?
И уже совсем конкретно: насколько культура может быть всеобщим отношением на такой, казалось бы, совсем чужой для нее территории, коей является производство?
А ведь запрос на культуру как на составляющую производства сегодня звучит всё сильнее и сильнее. Подтверждением этого стал прошедший в конце марта 2014 года Московский экономический форум. Его участники, опираясь на факты, доказательства и прогнозы, выразили свое требование принципиального изменения вектора развития отечественной экономики – с сырьевого на производственный. Без производственной стратегии развития у России перспективы нет и быть не может. И здесь возникает целый ряд вопросов.
Какой должна быть стратегия производственного развития сегодня?
В каком соотношении должны быть такие два ее направления, как реиндустриализация и постиндустриализация?
В какой мере новая производственная стратегия несет в себе культурную концепцию развития человека, и в чем состоит ее суть? В какой мере она «выпрямляет» человека или подавляет?
Были ли в истории такие проекты производственной модернизации, которые одновременно являлись и концептами культурного развития человека?
В связи с этим автор предлагает рассмотреть один из них – проект «Красный трактор», который, будучи одним из проектов индустриализации СССР, одновременно являлся и концепцией нового человека.
Мы специально не поднимаем здесь вопросы, какой была реальная практика реализации проекта «Красный трактор» и какие общественные противоречия он «вспахивал» по мере своего продвижения по полю истории. Мы не будем рассматривать и вопрос, как по мере нарастания эффекта отчуждения, обусловленного ростом бюрократизма в СССР, бледнел «Красный трактор».
Мы постараемся выявить те внутренние принципы модернизационного проекта «Красный трактор», которые одновременно являлись выражением и сущностных черт культуры.
Процесс индустриализации 1930-х годов, захватывая не только города СССР, но и деревню, способствовал постепенному превращению обособленного крестьянина в рабочего сельскохозяйственного производства, что неизбежно вело к постепенному угасанию крестьянской общины и развитию новой формы социальной организации деревни – трудового коллектива. И за этим стояло качественное изменение, так как община и коллектив – это все же принципиально разные социальные образования.
Главное различие между ними, с точки зрения культуры, состоит в том, что община бессубъектна и соответственно – безличностна; ее жизнедеятельность обусловлена силой исторически сложившейся иерархии традиций, которая позволяла человеку выживать именно как представителю рода человеческого. Трудное и сложное изживание социально-культурного уклада феодально-крепостной общины в процессе становления советской коллективности даже с учетом всей обратной стороны этого процесса всё же несло главное – форму субъектности для бессубъектного индивида – Мы.
И это оказалось очень важно для человека деревни, который в условиях налаживания колхозов уже имел хотя бы минимальную социально-экономическую возможность уйти из-под власти патриархального уклада с его бессубъектностью, но он еще не имел того культурного потенциала, который позволил бы ему обрести личностную форму своей субъектности – Я.
В итоге индивид оказывался в ситуации, когда мириться со своей бессубъектностью он уже не хотел, а выражать свою субъектность через Я – еще не мог. Но и разрешить это противоречие собственными силами индивид также не был способен – ведь без такой личностной формы, как Я, казалось бы, ни о какой субъектности не может быть и речи. Но жизнь показала, что это далеко не так: субъектность может иметь и коллективную форму выражения. Более того, именно коллективность (специально подчеркнем – не общинность) в этом случае становится единственной формой разрешения данного противоречия: еще не обретя своего Я, индивид через это Мы мог так или иначе выражать свою субъектность. Да, это особая форма солидаризирующихся индивидов в один целостный субъект, которая по своему потенциалу стоит на порядок выше любого обывательско-интеллигентского Я, за которым всегда маячит лишь частный интерес частного лица.
Вот что писал об этом Мы Мандельштам: «Новое общество держится солидарностью и ритмом. Солидарность – согласие в цели. Необходимо еще согласие в действии. Согласие действием само по себе есть уже ритм. Революция победила своим ритмом. Солидарность и ритмичность – это количество и качество социальной энергии. Солидарна масса. Ритмичен только коллектив. История знает два возрождения: первый – Ренессанс во имя личности, второй – во имя коллектива».
Но уже далее, по мере развития своей субъектности в рамках Мы и – что принципиально важно – через участие в социальных практиках со всеми их противоречиями, коими богат был СССР, индивид обретал возможность развития в себе личностного начала – Я – как последующей после Мы формы для выражения своей укрепляющейся субъектности.
И это Я, которое появилось как результат снятия такой формы, как Мы, несло в себе принципиально иную природу, чем Я частного (мелкобуржуазного) индивида.
Это постколлективное Я содержало в себе не отрицание, а именно снятие коллективной сущности Мы, рождая новую форму субъектности – уже для ассоциированного индивида. Понятно, что это не единственный путь генезиса ассоциированного индивида, как это было, например, в случае с Маяковским.
При всей диалектической взаимосвязи этих форм здесь надо видеть и их различие.
Насколько качественным является различие между бессубъектным индивидом патриархального уклада и коллективным Мы, настолько коллективное Мы принципиально отличается от ассоциированного Я.
Одно из сущностных различий между ними заключается в следующем. Если Мы было формой выражения классовых интересов, то ассоциированное Я стало выражением всеобщего интереса. Вот это снятие классовых противоречий реальной жизни в противоречия мира культуры как раз и составляло суть и социализма, и соцреализма.
Итак, от патриархальной бессубъектности к коллективному Мы и далее – к ассоциированному Я: такова диалектика становления исторических форм субъектности индивида. Здесь вспоминается фильм «Простая история». В нем показано, как главная героиня, почти случайно став председателем колхоза, начинает бороться с теми, на которых она сама недавно была похожа, – с деревенскими обывателями, – пытаясь поднять их на преобразование собственной жизни. И как из частного человека с обывательскими интересами она превращается в яркую личность с позицией и сознательно сделанным выбором – служение интересам людей.
Мы специально не поднимаем вопрос о противоречиях становления Я в рамках формы Мы, так как это предмет отдельного рассмотрения. Это нашло свое отражение и в советском искусстве, например, в фильме «Председатель».
