Революция есть состояние общества близкое к хаосу. Люди – переменные, способные к спонтанной активности и одновременно к продуманному долгосрочному замыслу. Искусство динамичного управления заключается в том, чтобы:
- подвести систему к неравновесному состоянию;
- в нужное время и в соответствующем месте вбросить фактор, приводящий старый порядок к обвалу (хаотизация организации);
- ввести аттрактор, структурирующий систему в новом – желательном – направлении.
В качестве еще одного кейса рассмотрим применение средств господства. Обратимся к операциям, осуществляемым Соединенными Штатами в Афганистане, Ираке, других горячих точках. Акциям, которые в определенном смысле вообще не имеют временной границы. Они скорее вписываются в некий стратегический рисунок, представляя звенья, опорные площадки гибкой, инициативной системы управления, реализующей следующие цели:
- поддержание высокой боеготовности войск путем их погружения в условия боевых действий низкой интенсивности;
- непосредственный контроль над ключевыми/критическими зонами;
- выстраивание вокруг этих зон оперативно-тактических коалиций;
- апробация различных методов проведения операций (включая нетрадиционные), а также испытание вооружений. При этом прежняя стратегия сдерживания заменяется доктриной упреждающих ударов.
Представляется, что для США важна в пределе все же не полная и окончательная победа в том или ином конфликте, а нечто иное: сегодня перед Америкой стоит амбициозная задача, которая решается на практике, – перехват и удержание стратегической инициативы, создание эффективной схемы управления в условиях перманентной нестабильности в подвижной, децентрализованной среде. Я бы охарактеризовал дизайн подобной дорожной карты как динамичную систему мировых связей (intra-global relations), чтобы отличить ее от прежней – сбалансированной и стационарной системы международных отношений (inter-national relations). Особенно если учесть делегирование национальными государствами своих компетенций сразу по трем векторам – глобальному, субсидиарному, корпоративному, – а также рост числа и разнообразия субъектов мировых событий.
На планете возникают и реализуются концепты, конкурирующие с наиболее мрачными прогнозами земной футурологии – такими, как единение государственной и мафиозной власти, сливающиеся с безликостью спецслужб. Разрастание амбициозных сообществ, коалиций богатства и власти, действующих поверх стран и народов, одновременно с расползанием мирового андеграунда, его выходом на поверхность в нечестивом конкубинате с большим социумом. Превращение государств в подобие бизнес-корпораций, а ТНК – в подобие государств. Гибридные и дисперсные войны с участием обезличенных войск, частных армий, разведывательных/интеллектуальных трестов, эскадронов смерти. Анонимные семантические, технологические, финансовые, цифровые, биотехнологические атаки. Квазифемические суды с распределенным множеством розыскных терминалов и глобально-рассредоточенной пенитенциарной системой. Проведение императивными структурами комплексных операций управляемой интенсивности. Черный рынок безопасности. Метастазы территорий смерти с их перманентными, кровоточивыми конфликтами. Объединение мейнстрима и маргиналов, элиты и люмпенов, гламура и помойки… В общем – разнообразные версии сокрушения миропорядка, культурного коллапса, аномии, неоархаизации, антропологической катастрофы. Перспектива активных действий в существенно изменившейся среде предполагает серьезные коррективы в технологии организации и применения средств господства.
Постулаты нелинейной динамики и теория критической сложности были взяты на вооружение Корпусом морских пехотинцев США еще лет двадцать назад. А в знаменитом Лос-Аламосе был учрежден Центр нелинейных исследований для координации работ по изучению хаоса и сопряженных проблем. Принципиальных различий тут нет. Военные начинают отрабатывать формулы действия, прописанные гражданскими. Высокие геоэкономические технологии инкорпорируют идеи управления кризисами и феноменологию изощренного использования силы, в том числе военной. «Люди Санта Фе» разрабатывают теоретическую часть технологий.
Сетевая гештальт-культура
Мы работаем для пользователей из разных стран и отражаем ту действительность, которая их окружает.
Яндекс
Сегодня можно говорить не только о линейке технологий, но о семействе оргструктур и версиях культуры, именуемой сетевой.
Привычная форма организации – учреждение, то есть бюрократически-номенклатурный динозавр. Работа движется по штатным векторам на основе регламента, подчас не вполне ясного. И практически никто – за исключением руководителя, да и то не всегда – ничем серьезным, в сущности, не рискует. Право на инициативу базируется на формальной иерархии, ролевых функциях, шаблонных процедурах. Уровень разделения рисков минимален.
Сетевая организация базируется не на штатной структуре, а на проектно-функциональном принципе, молекулярной комбинаторике, неформальном лидерстве, системном аутсорсинге. Объединена она концептуальным аттрактором и персональной ответственностью за реализацию уже не ролевой функции (должности), но результативного действия или конкретного проекта. Здесь соединяются высокая степень вертикальной мобильности (в обоих направлениях) с серьезным разделением рисков и нелинейной динамикой гибкой организованности, оперативно реагирующей на приливы и отливы конъюнктуры.
Идеал подобного организма – в синергии соборной миссии с личными устремлениями дерзновенных и компетентных личностей. Это прообраз мира трансэкономических структур – корпораций в полузабытом значении термина, в своем пределе представляющих не организации, но сумму проектов и реализующих их людей.
Новая культура, подобно вирусам, может соприсутствовать во плоти прежних социальных организмов, инфицируя их, продуцируя конфликт между административной иерархией и сетевой культурой, между управленцем и креатором-творцом.
Мир-XXI – это реактор, пребывающий в активном состоянии, производящий флуктуации, приоткрывающий неопознанные законы своей работы. Контроль и управление людьми/событиями в сложном мире напоминает езду на тигре, однако, несмотря на наличие опытных дрессировщиков, постсовременный мир способен едва ли не спонтанно переходить от одного режима к другому.
Статус изделия, вещи, механизма в пентхаузе Нового Севера снижается. «Продается продукт, покупается бренд» – лозунг стратегического планирования. Корпорация, равно как глобальная экономика в целом, все активнее оперирует нематериальными ресурсами, организуя образ продукта, пакеты сопутствующих услуг, продумывая диверсифицированное пространство действия. Элементы же промышленного производства нередко передаются контрагентам на аутсорсинг. В фокусе оказывается своеобразный высокотехнологичный Версаче – производство авторитета, бренда, генеральной политики, ключевых решений, технологических регламентов, финансовых прописей, геоэкономических лекал. И высокотехнологичных средств господства.
Умные практики учитывают системный характер взаимосвязей с глобальной средой, предъявляя союзникам и конкурентам соответствующую стратегию услуг и угроз. Венчурность нередко базируется на переосмыслении принципов казино-экономики, а ментальность инновационных предприятий порой напоминает стиль опытных шахматистов, соединенный с психологией игрока в покер.
Планетарный контекст повышает значение символических объектов, жестов и процедур. В глобализированном сообществе принцип домино перерастает в эффект бабочки, когда событие в одном месте способно вызвать лавинообразные следствия в другом – к примеру, в сфере общественной психологии или финансово-экономических операций, хоть и хорошо управляемых, но уязвимых для системных влияний.
Поделюсь поучительной байкой. Лет двадцать назад Дэвид Паккард, один из создателей компании Hewlett Pakkard, и Джон Гейдж, основатель компании Sun Microsystems, приняли участие в семинаре деловой и политической элиты. В ходе мероприятия Дэвид задает вопрос: «Джон, сколько человек тебе нужно для организации предприятия?» Джон, задумавшись секунд на 15, отвечает: «Шесть, может быть, восемь». Тогда ведущий дискуссию Рустем Рой обостряет ситуацию: «Джон, а сколько людей реально работает в корпорации?» На что следует мгновенный ответ: «Шестнадцать тысяч, но они в основном являются ресурсом для рационализации».
Это объяснение приводит к схеме «семерых самураев»: если у корпорации имеются эти критические шесть–восемь сотрудников, у нее есть будущее. Если таковых нет, будущее проблематично. Сейчас гений, вылезший, фигурально выражаясь, из глиняной мазанки-хижины, может занять видную позицию, скажем, в крупной фирме – раньше подобная карьера была весьма маловероятна.
В наши дни нередки ситуации, когда в организацию с пиететом вовлекают человека, не имеющего копейки за душой, однако обладающего специфической компетенцией, умением или даром. Интеллектуальные «тротиловые эквиваленты» а-ля 200 IQ также обеспечивает пожизненную ренту. А если дар уникален – будущность организации подчас увязывается, срастается с его обладателем. Или организация создается подобно взрывной волне, являясь деятельной, материальной оболочкой человека-предприятия. Так что и в среде общества массового потребления личность, обладающая творческой потенцией, резервами духа, владеет отнюдь не медным грошиком. Head-hunters различной ориентации ищут не только людей образованных, квалифицированных, энергичных, творческих, но подчас – поводырей в будущее для опознания невидимых пространств, скрытых от функционального зрения. Но слепые гомеры их ощущают и опознают.
Однако все это – рассуждение в привычных экономистичных координатах. Жизненное же целеполагание и стимулы действий в постсовременном универсуме явно выходят за ограниченные данной проблематикой рамки. Метанойя – инструмент первопроходцев и оружие колонизаторов: за миссионерами шли авантюристы и мародеры, перекати-поле и поэты в душе. Мы не замечаем всей полноты, стремительности изменений: люди «обедают и только обедают, а в это время слагаются их судьбы и разбиваются сердца» (Чехов).
Перемены – синкопы живой тектоники в засушливых землях практики, чья телесность предопределена конъюнктурой цен на кровь, сырье, урожаи. Творчество – не слишком предсказуемая субстанция: эликсир от помех наследуемого прошлого, истрепавшегося каталога проб, достижений, ошибок.
